Захватив с собой кое-что из полученного имущества, Сокольский внимательно осмотрелся, подтянул потуже ремень, смахнул пыль с козырька фуражки и, стараясь казаться бодрым, Вышел из клуба. В штабе возле кабинета командира он еще раз осмотрел себя, вынул из кармана тряпку, вытер сапоги и после этого уже постучал в дверь.
Кажется, все было предусмотрено, продумано каждое движение, и все-таки опять вышла неприятность. Едва он стал докладывать, подняв к фуражке ладонь, как из-под левой руки выпали свернутые в трубку плакаты. Один из них с портретом героя Великой Отечественной войны генерала Доватора развернулся на полу посередине кабинета. Обескураженный, Сокольский запнулся на полуслове и второпях назвал Жогина генералом. Тот сверкнул глазами, но неожиданно смягчился:
— Эк вы хватили, Сокольский. В генералы произвели… Ну, ладно, показывайте, что принесли.
Осмелевший начальник клуба подал полковнику накладные, два красивых блокнота и плакат с изображением воинской формы.
— Ага! — воскликнул тот, придвигая плакат ближе к себе. — Нужен. Дать во все роты. Пусть учатся, как носить одежду.
Потом, словно вспомнив о чем-то, перевел взгляд на Сокольского.
— А у вас что делается? Когда чистили пуговицы?
Сокольский попятился от стола, неуверенно подбирая слова для ответа.
— Вчера… нет, позавчера чистил.
Жогин покачал головой:
— Где там «вчера». Месяц назад, это будет вернее. Очень красиво получается. Ну, вот что. Приказываю чистить пуговицы каждое утро. Поняли?
— Так точно, понял.
— Эх, Сокольский, Сокольский, и как это вам присвоили офицерское звание? — Жогин громко вздохнул. — Будь моя воля, я бы снял с вас погоны не задумываясь. Точно говорю. И отправил бы вас в роту, к самому строгому старшине.
Сокольский стоял, опустив глаза, виноватый и подавленный. Губы у него подергивались, как у школьника, которого отчитывают за невыполненный урок.
«Пересолил, видно», — подумал Жогин. Взяв один из плакатов, он свернул его в трубку и подал начальнику клуба.
— Возьмите и повесьте дома над кроватью. Будете вставать по утрам, одевайтесь точно так.
— Слушаюсь, — глуховато ответил Сокольский и собрался уходить.
— Да, обождите! — Полковник пристально посмотрел в лицо лейтенанта. Он вспомнил: дня два назад замполит докладывал о том, что начальник клуба просит выделить ему отдельную комнату в одном из новых домов, которые будут отстроены к лету. Тогда Жогин не обратил на это внимания. А сейчас ему вдруг стало не по себе. Почему это Сокольский обращается с таким вопросом не к командиру, а к заместителю?
— Так что же вы молчите? Квартиру просили?
Лейтенант заволновался, не зная, как лучше ответить.
— Почему не хотите жить в общежитии? — допытывался полковник. — Не нравится?
— Нет, не поэтому. Ситуация такая складывается, товарищ полковник.
— Какая? Женитесь, что ли?
— Вроде этого.
— Почему так неуверенно говорите?
— Да не знаю, как оно еще получится. Поеду в отпуск, посмотрю.
— А квартиру, значит, подавайте. Нет, Сокольский, когда женитесь, тогда и о квартире говорить будем. Поняли?
Лейтенант задумался.
— Куда же я жену-то привезу, в клуб, что ли?
— А чего стесняться, везите в клуб, — сказал Жогин. — Мы, знаете, как в свое время жили? В шалашах. И еще вот что я скажу вам, Сокольский. Пора понять, что по таким вопросам надо обращаться непосредственно к командиру. И не так просто, а сядьте и напишите рапорт. Да пишите твердо, без этого своего «вроде».
— Слушаюсь, — ответил лейтенант.
— Ну вот и все. Теперь оставьте мне один плакат, остальное забирайте и несите к замполиту.
Сокольский ушел. Жогин вынул из стола несколько кнопок и прикрепил плакат к стене между окнами.
Затем он вызвал своих заместителей и начальника штаба. Первым пришел подполковник Сердюк. Широколицый и строгий на вид мужчина. Совсем недавно ему исполнилось тридцать восемь лет. Но стоило подполковнику обнажить преждевременно полысевшую голову, как людям начинало казаться, что этому офицеру, вероятно, перевалило уже за сорок пять.
Сердюк почти всегда в помещении ходил в фуражке. В ней, он вошел и в кабинет командира. Жогин стоял, широко расставив сильные ноги, нетерпеливо пожевывал губами.
— А ну, боевой заместитель, посмотри-ка на плакат. Хорош, правда?
Сердюк согласно кивнул головой.
Вошел начальник штаба майор Шатров, плотный, большеглазый, постоянно розовый и немного щеголеватый. Он молча вытянулся, легонько щелкнул каблуками. Следом за ним в кабинете появился заместитель по политчасти подполковник Григоренко, неторопливый, усатый, с постоянным, чуть приметным прищуром сероватых глаз. У него было завидное качество — в любой обстановке сохранять спокойный, невозмутимый вид.