— А ну, чем тут комсомол занимается? — опросил Мельников. Сержант мигом выпрямился, сверкнул белыми зубами.
— Боевой листок готовлю, товарищ подполковник.
— Ну-ка, ну-ка… Даже стихи пишете?
— Так точно, фельетон в стихах.
— Интересно…
Мирзоян сел поудобнее и стал читать:
— Стихи вроде неплохие, — сказал Мельников, задумавшись. — Но помещать их в листке, пожалуй, не стоит.
— Почему? — удивился Мирзоян. — Ведь плохо стреляем, товарищ подполковник. Никогда не было такого.
— Да, но сваливать все грехи на солдата было бы неверно. Вы подумайте получше.
Повернувшись назад, Мельников заметил вдали движущуюся точку. От городка к стрельбищу шла легковая машина, то пропадая за холмиками, то появляясь снова. Машина приближалась к вышке. «Командир полка едет», — подумал Мельников и зашагал навстречу.
Машина подошла к огневым позициям второй роты. Комбат издали видел, как вышел из новенького «газика» полковник Жогин, поправил фуражку, постоял немного, слушая вытянувшегося перед ним старшего лейтенанта Крайнова, затем сел у стола на раскладном стуле.
Мельников, ускоряя шаги, обдумывал рапорт. Нужно было доложить спокойно, обстоятельно, но без лишних объяснений. Пусть полковник сам спокойно разберется в том, что происходит. Однако докладывать не пришлось. Едва комбат успел подойти к столу, как Жогин, уже понявший причину плохой стрельбы, обрушился на него своим могучим голосом:
— Вы кто здесь, командир или инспектор? — Стул из-под него отлетел в сторону. — Я спрашиваю, кто вы?
Мельников хотел сказать, что поступил он так, как подсказала ему совесть. Но Жогин побагровел и закричал еще сильнее:
— Слушать я вас не хочу! Извольте в девятнадцать ноль-ноль явиться ко мне в кабинет.
Он хлестнул хворостиной по сапогу и, круто повернувшись, быстро зашагал к машине. Вскоре заурчал мотор, и «газик», шурша по траве ребристыми скатами, укатил.
Во второй половине дня к Мельникову заехал Соболь.
— Привет, дружба! — крикнул он еще с машины. А когда подошел ближе, спросил: — Что хмурый? Стреляют плохо?
— Да, похвалиться нечем.
— Слышал. Управляющий накален до предела. Разнести обещает. Что случилось?
— Ничего. Просто усложнил обстановку.
— Ну, знаешь ли… Надо быть ребенком, Сергей, чтобы самому в яму прыгать. Хотя ты не в ответе за прошлое батальона.
У Мельникова возмущенно заблестели глаза. Но Соболь предусмотрительно вынул из кармана портсигар, сказал с наигранной улыбкой:
— Я шучу, Сергей, давай закурим.
С минуту они стояли молча, затягиваясь душистым папиросным дымком. Мельников спросил:
— А у тебя как стреляют?
Соболь улыбнулся:
— Как всегда. Я не любитель приключений. — Он положил руку на плечо Мельникову и добавил негромко: — Эх, Серега, Серега, не знаешь ты нашего Жогина…
Когда комбат на «газике» возвращался в городок, было уже темно. Половину пути ехал, молча, обдумывая, как держать себя на предстоящей встрече с командиром полка. И Джабаев сидел за рулем мрачный.
— Вы тоже грустите? — спросил его Мельников. Тот неловко поежился, точно от холода.
— Стрелять ходил, плохо стрелял.
— Учиться надо лучше.
— Ну да, учиться. Сам говорю. — Он тяжело вздохнул и вдруг спросил: — Неужели опять война будет, товарищ подполковник?
— Не должно, — ответил Мельников. — Но пока еще надо быть бдительными. И стрелять отлично. Защищаться мы обязаны уметь хорошо… Лучше, чем в сорок первом… Намного лучше.
Ровно в девятнадцать часов, как было назначено, Мельников зашел в кабинет Жогина. Тот молча выслушал его рапорт, коротко бросил:
— Я недоволен вами, подполковник.
Попросив разрешения доложить обо всем по порядку, Мельников достал из планшета план стрельбища со своими пометками и разложил его на столе. Сначала Жогин терпеливо слушал комбата, расхаживая по кабинету, а когда тот произнес слово «упрощенность», вдруг налился багровой краской, крикнул:
— Хватит! Все ясно. Ваши действия неблаговидны. Вы решили зачернить хороший батальон.
— Я ничего не решал, — спокойно ответил комбат. — Хочу лишь сказать, что в батальоне с огневой подготовкой дело обстоит…
— А я не хочу вас больше слушать, — оборвал его полковник. — Мне лучше известна огневая подготовка батальона. К тому же вы могли поставить вопрос о переносе стрельб, если видели, что люди не готовы.