Но ведь и такое вмешательство ничего не изменит! Не перестанут рождаться на свет новые и новые разбойники, поверьте мне! Кстати, чем политик, по своему усмотрению распоряжающийся судьбами миллионов, лучше разбойника? Так что не надо, знаете, противопоставлять материальное духовному. Потому мы и живем так по-дурацки, что большинство из нас не хочет верить в жизнь после смерти. Так проще — живу сегодняшним днем, и ладно. Выпил, украл, бросил родных детей, убил — так ведь никто там за это не спросит, если этого «там» не существует. Мы боремся с Богом на небе, раздвигая границы познания, расширяя собственный кругозор и таким образом избавляя себя от суеверий, — это все правильно. Но отрицать мораль и нравственность, бороться с тем Богом, который внутри нас, — это чудовищно и преступно! Если мы забудем об этом — попросту уничтожим сами себя!
Последнюю фразу своего сумбурного и очень эмоционального выступления Михаил Исаакович выкрикнул с надрывом и на минуту смолк. Слышно было его усталое дыхание.
— Душа, Бог, разум — разве эти понятия не связаны воедино? Сегодня многие одержимы поиском братьев по разуму. А разве их нет среди нас? Мы отказываем в нем животным. Но скажите, Георгий, разве вы считаете, что у Лаймы, к примеру, совсем нет разума? Неужели откажете ей в этом?
Лайма, до сего момента не произнесшая ни звука, вдруг тявкнула, словно своим собачим умом, каким-то образом поняв настроение старика, подытожила его речь.
— Извините, — устало произнес Лазаренко, — с возрастом все больше мыслей вертится в голове, а поговорить не с кем.
«А ведь старик совсем не прост. Вот с кем, наверное, было бы приятно общаться вечерами», — подумал неожиданно Георгий. Сам по себе эпатажный выпад, пространный монолог, неоднозначные фразы и полное пренебрежение той опасностью, которую может представлять человек, служащий в органах, — все это заставляло его пересмотреть отношение к Лазаренко. Силен старик.
— Михаил Исаакович, дались вам эти кирпичи и разбойники, отцы небесные, — примирительным тоном произнес Георгий. — Все это вы, конечно, мощно ввернули, хотя насчет мирового пожара революции — это вы зря. Будем считать, что я этого не слышал. Да и вообще, черт с этими философствованиями, давайте вернемся к главному. Значит, вы считаете, что воскрешение возможно? — сказал он и первым снова двинулся к остановке.
После его слов Лазаренко вновь оживился:
— Опять же вопрос в том, что считать воскрешением? Если просто возвращение рефлексов — это одно. Лягушачья лапка дергается под напряжением даже будучи отсеченной от тела лягушки. А вот когда человек страдает атеросклерозом с нарушением мозгового кровообращения и фактически превратился в растение, что это означает — душа покинула его, или она еще теплится где-то внутри? Или, может быть, снаружи? Или взять, к примеру, коматозное состояние — почему одни после комы возвращаются к жизни, а другие нет? Только не думайте отрицать существование души — не разочаровывайте меня окончательно…
Георгий ничего на это не сказал — это был слишком щекотливый момент даже для него, всю жизнь прожившего в среде атеистов.
— Так вот, опять же про этих зомби, — продолжал Лазаренко. — Если они действительно существуют, то нельзя ли предположить, что нечто энергетическое, назовем это душой, вместо того чтобы покинуть тело, вынуждено подчиниться колдуну? До некоего предела, за которым нет возврата назад, и оживший на время человек все равно обречен. Если подвести итог, то я, знаете, считаю, теоретически вполне возможно заставить мертвое тело двигаться, это лишь дело научного подхода и проблема врачебной, если хотите, человеческой этики. Но тут ведь на самом деле очень щепетильный вопрос. Если наука найдет способ возвращать умерших людей к жизни уже после того, как болезнь сделала свое черное дело, — будут ли это именно те люди, которых мы помнили?..