Он улыбнулся. Посланцы и впрямь пропали куда–то. Каудрай сопровождали Лакенай и Сарита, с ними были ещё несколько магов армейской коллегии и Тия. Согласно обычаю, Тия была без седла и узды, только в попоне, но она не отказала Каудрай в помощи. Каудрай сидела верхом легко и свободно. Спина её оставалась прямой, хотя хрупкие плечи и клонились под тяжестью раззолоченного убора. Эенна заржала, приветствуя волкобылу и всадницу.
С помощью Реги Каудрай спешилась и осенила встречных знаком цветка. Она не сказала ни слова, лишь улыбнулась и направилась к своему креслу.
Час настал.
Святейшая Каудрай, первосвященница Цветения, обходила Цанию вдоль городской стены. Это означало Принятие. Весь город и владения вокруг него отдавались во власть Пресветлой Фадарай, принимали её благословение и могли отныне полагаться на её силу и волю. В этот не по–зимнему тёплый день земля ждала касания вечной весны… Путь Каудрай расчистили и оградили. Вдоль ограды толпились горожане. Все облачились в лучшие наряды, богатеи надели венки из живых цветов.
Опора платформы легла Арге на плечо. Рядом с ним стоял Даян Корвак, остальные четверо — позади. Сарита и Лакенай указывали путь. Священники следовали за платформой. Вскоре они запели. Неспешно шагая по мостовой, Арга рассматривал лица. Одни цанийцы улыбались, другие, казалось, оцепенели, охваченные благоговением. Попадались лица испуганные и полные тревоги. Арга не встретил ни одного враждебного взгляда. Верно, были и такие; но они не рвались в первые ряды.
Путь был долгим и долго оставался спокойным. Один безмятежно–радостный гимн сменялся другим, прекрасное пение почти убаюкивало. Арге пришлось сосредоточиться, чтобы не потерять бдительности. Но в сердце его крепла надежда. Все они достаточно позаботились о безопасности. Каждый по–своему, они приложили все силы. Теперь весенние полагались на богиню. И Фадарай дарила им силу и радость, как дарила всегда…
Показались храмовые сады. Придержав рукой опору, Арга повёл плечами. Половина пути осталась позади. Ещё немного, и они повернут обратно к городским воротам.
У храма Фадарай он увидел знакомые лица. Эрлиак широко, приветственно улыбался. С ним был Лесстириан, донельзя взволнованный, а с Лесстирианом — толпа мальчишек из Академии. Малышка Тиннеризи прижималась к учителю, он держал её за плечи. Роскошное платье из винного бархата было Тиннеризи велико и стояло на ней колом. На пальцах Лесстириана блеснули кольца. Арга сделал над собой усилие, чтобы не состроить гримасу. «Не успеет, потому что растеряется? — вспомнилось ему. — Бедняга, похоже, думает, что он здесь самый опасный. Что ж! Слава богам, ему и не придётся успевать».
Чуть в стороне от них стояла Миллеси Шанор. Бледная и напряжённая, она силилась оставаться спокойной. В руках у неё была огромная корзина с живыми цветами. В это время года такой дар стоил очень дорого, и, верно, почти разорил её. Арга подумал, что стоит всё же позаботиться о дочери Элоссиана — не ради неё самой, но ради Тиннеризи, которая станет для Цании первой вестницей новой жизни.
Они сближались. Миллеси заметила взгляд Арги и испуганно улыбнулась. Неловко придерживая корзину одной рукой, другой она достала цветок и бросила его на дорогу. Она бросала цветы снова и снова, до странного размеренно, с прежней жалкой улыбкой.
Вот она взяла ещё один цветок из корзины. Вот протянула руку…
И сверкнуло пламя.
С пальцев Миллеси сорвалась чудовищная гроздь молний, невесомая и вместе тяжкая, как океанская волна. Молнии двигались медленно и быстро в одно время. Они заполнили всё пространство и исчезли. Вспышка ярчайшего света ослепила и ошеломила. Толпа ахнула, как один человек. Несколько мгновений было тихо. Лишь потом разразились вопли ужаса, закричали коневолки, заревели дети… Арга стоял неподвижно. Магическое пламя быстро гасло. Ему обожгло лицо и глаза. Кожа зудела, излечиваясь. Сгорел воротник камзола. Платформу несли испытанные воины, все они удержались на ногах и не выпустили драгоценную ношу. Но…
…Когда зрение вернулось к Арге, он увидел, что Миллеси мертва.
Несомненно, дочь Элоссиана была магом по рождению и магом ужасной мощи. Но магией она не владела. Она не умела защищаться от собственных заклинаний. Не было у неё и посоха, чтобы отгородиться от них. Всю свою жизнь и волю она вложила в единственное усилие — и повредила больше себе, нежели весенним. Правая рука Миллеси рассыпалась прахом, правая половина тела сгорела до кости. То, что от неё осталось, мешком осело на мостовую. Цветы осыпались сверху и укрыли труп белым саваном. Цветы уцелели, их даже не опалило. В этом не было удивительного, поскольку огонь родился от магии, но картина эта внушала ужас…