Первым делом Сармак принёс его Фадарай. Богиня весны рассмеялась и позвала его танцевать. Сармак обрадовался. Он любил танцы. Но прекрасная Фадарай обладала огромной мощью. Её силы были неисчерпаемы. В танце Сармак не мог за нею угнаться и скоро свалился в изнеможении.
Тогда Сармак отправился к Веленай, прославленной своей чистотой и безупречностью. Веленай встретила его приветливо и предложила побеседовать, гуляя по Дворцу Ясной Мысли. Надолго Сармака не хватило. Слушая речи богини разума, он попросту уснул на ходу.
От грозной Кевай Сармак убежал в ужасе и укрылся в покоях её сестры Джурай. Добрая Джурай выслушала его и пожалела, но жалость её не согрела Сармака. Он хотел радости и любви.
Миранай же заставила его помогать в саду и Сармак едва от неё спасся».
— В детской сказке он находит в саду Миранай виноградную лозу, — вслух подумала Лакенай. — И сразу начинается продолжение. Но здесь есть ещё кое–что.
«О злоключениях Сармака прослышал Тёмный Элафра. Он долго смеялся, а потом разоделся попышнее и пришёл к дому бога безделья.
— Послушай, Сармак, — сказал он. — Ты всё делал неправильно. Последуй моим советам, и мы вдвоём повеселимся так, что небо и земля пойдут в пляс.
— О, нет! — воскликнул Сармак. — Я уже плясал с Фадарай и у меня до сих пор болят ноги.
— Моя сестра очень сильна, — сказал Элафра, — но и я не слабее. Я поцелую тебя и подарю тебе часть моих сил.
— Вот это мне по вкусу, — сказал Сармак. — Давай–ка посидим у меня, выпьем доброго вина, которое я только что придумал, а потом возляжем и порадуемся ещё немного.
— Нет! — сказал Элафра. — Что это за веселье, только на двоих?
И вместе они отправились в гости к богиням. Поначалу Сармаку казалось, что он опять терпит неудачи. Но Элафра ободрял его и повторял снова и снова, что затевает необыкновенный праздник. Вкусив вина, Веленай погрузилась в размышления о судьбах мира. Опьянённая вином Фадарай умчалась плясать ещё веселей. Джурай, выпив вина, просто разрыдалась от жалости ко всем живущим. Миранай же почувствовала усталость и тотчас крепко уснула в своём саду.
— Что же теперь? — спросил Сармак, опешив.
— Эй, — сказал Элафра с коварной усмешкой, — могучий Улдра! Не хочешь ли разделить с нами угощение и побеседовать о том, как в мире идут дела?»
Лакенай перевернула страницу.
Рука её замерла.
— Арга…
Иллюстрация занимала весь разворот. Незадачливый Сармак оставался слева, в стороне — неуклюжий, взлохмаченный, нелепо присевший. Его изобразили со спины, но даже так было ясно, что он напуган, и сильно напуган. Он смотрел на двоих, а двое смотрели друг на друга. Могучий Улдра, сверкающий мужской красотой, в штанах борца с тяжёлым поясом и меховом плаще, наброшенном на одно плечо…
— Долго искать не пришлось, — сказала Лакенай. — Вот почему это новая книга. Арга, его же рисовали с тебя.
Арга поперхнулся и закашлялся. Возразить он не мог и только жалобно сказал:
— Но Улдра же рыжий.
— Здесь этого не видно.
— Кто этот рисовальщик и как ему такое взбрело в голову?
— Лесма — Воспринятый город. Думаю, и художник тоже — Воспринятый. Он где–то видел тебя и решил, что лучшего образца не найдёт. Художники мыслят своеобразно. И… Арга, посмотри.
Лакенай изумлённо хмурилась. Арга проследил за её взглядом.
…Тёмный Элафра в легендах звался близнецом Фадарай, и потому его всегда рисовали похожим на сестру — высоким, статным, с вьющимися золотыми волосами до пояса. Только глаза у него были чёрные, да улыбка змеиная. Но этот Элафра выглядел по–иному. Он весь напоминал змею в человеческом облике. Верно, змеи и были у художника на уме — только они, ничего более… Он не мог видеть. Не мог знать.
Не мог рисовать его с Маррена!
Узколицый, узкоплечий, Элафра глядел сощуренными глазами, протягивая Улдре чашу с вином; он улыбался одной стороной рта, и бесконечно длинные глянцевые, вороные волосы его стекали с плеча, подобно какой–то густой жидкости…
Лакенай решительно пролистнула дальше. Арга выдохнул.
— Да, — сказала Лакенай с печалью, — вот и нашли… Это смешная сказка, про вино. В сказке Сармак не сыскал себе подруги и остался утешаться вином в одиночестве. «Но он не слишком расстроился», — так она всегда заканчивается. А здесь продолжение, об Улдре и Элафре. Элафра напоил его и искусными речами распалил в нём гнев и гордыню. От этого произошли неисчислимые беды…
— Которые закончились Законом Прощения. Но не для Элафры.
— «Лишь испытаниями и искушениями определяется», — процитировала Лакенай, — «что должно обновиться, а чему следует умереть. Так же истинное добро и подлинное зло являют себя перед ликом испытаний и в час искушения. Поэтому Тёмный Элафра вечно оправдан Судией».