Как все прелаты, Деннерай получила весть и приглашение. Каудрай удалилась в сады богини. В Аттай созывался совет, дабы избрать новую Святейшую или Святейшего. Сборы у Деннерай не заняли много времени. Дня не прошло, как она со свитой помчалась в столицу. Остальных прелатов предстояло ждать куда дольше.
Сегодня, благословением Фадарай, было тихо. Лица вокруг светились радостью: перевал Эленги остался позади. То и дело кто–нибудь замирал, любуясь далёкой рекой, холмами, поросшими лесом, очертаниями прибрежных усадеб. Арга тоже порой щурился в голубую дымку. Даже Окружные горы ещё не поднялись на горизонте, нечего было высматривать; но и невидимая, Аттай влекла к себе сердце весеннего.
Шатёр Арги наконец поставили. Многие управились с шатрами раньше и раньше разожгли костры. Откуда–то уже потянуло пряными травами, с другой стороны — мясом. Арга нырнул в шатёр и застал там двух пареньков из младших семей. Ухая от натуги, они разворачивали неподъёмные ковры и медвежьи одеяла.
Ильмак и Ларса звали их. Арга прервал их труды и отправил с поручениями. Обычно он спускался ужинать к большому столу Ториянов, но в этот раз хотел спокойно посидеть у себя и поговорить кое с кем. Юноши понимающе кивнули и бросились исполнять. Арга тем временем взялся заканчивать за ними дело. Пока ковры не легли на место, в шатёр залезли Сатри и Ладри и толклись в нём, обнюхивая тканые стены. Арга угостил коневолков сушёной рыбой и выгнал. Ларса с Ильмаком принесли жаровни и походную мебель с телеги. Ларса отчитался, что кухарь скоро пришлёт его снова — с ужином и приборами на двоих. Напоследок Арга отрядил его спросить вина.
Смеркалось. Огней становилось больше: от костров зажигали факелы. Загодя оплетённые заклятиями, эти факелы горели бездымно и долго, светлым солнечным пламенем. Как цветущие деревья среди зимы поднялись озарённые ими штандарты. «Успели всё же до темноты», — удовлетворённо подумал Арга.
Он вышел, опустил за собой полог и обернулся.
Издалека было видно, как идёт к нему Маррен. Сам колдун был только маленькой тёмной фигуркой — но от него отстранялись. Ему освобождали дорогу. Кто поддавался страху, кто — брезгливости… Закричала и вздыбилась испуганная лошадь, донеслись проклятия, к лошади побежал хозяин. Зарычал пёс. Маррен не смотрел по сторонам и не ускорял шага, но когда он приблизился, Арга увидел тёмное пятно в углу его рта. Колдун прокусил себе губу до крови.
Кровь была чёрной.
…Все дни до этого повозку колдуна ставили вплотную к шатру Арги. На сей раз шатёр высился на уступе, а повозку отделяла от него добрая сотня шагов. Так задумал Арга. Впереди были месяцы зимы и весны, потом — поход к Элевирсе, и всё это время колдуну предстояло провести на свободе, скованному только Законом Прощения. Арга не собирался больше прятать его. К нему, наконец, должны были привыкнуть.
Маррен остановился. Глаза его были полуприкрыты. Чёрная капля, похожая на смоляную, медленно ползла к подбородку. Стоял он нетвёрдо, у него кружилась голова. Арга не ожидал, что испытание окажется для него настолько мучительным. «Слишком далеко, — подумалось ему, — надо было ближе на первый раз…» Захотелось немедленно увести его в шатёр, там взять за руку и гладить по голове, пока ему не станет лучше. Не без труда Арга сдержался. На них смотрели. На глазах у людей Арга собирался хранить бестрепетное спокойствие.
— Ближе, — чуть слышно велел он.
Колдун покорно шагнул ближе.
— Сегодня останешься у меня, — так же тихо сказал Арга.
— Нужно… смотреть куда–то? На кого–то?..
— Нет. Просто отдыхать.
Маррен поднял взгляд — и опустил, ничего не сказав. Искусанные губы его дрогнули.
Прибежал Ларса, нагруженный котелками. Фляга болталась у него на ремне. Увидев Маррена, юноша вытаращил глаза, но тотчас подобрался и напустил на себя хладнокровный вид. Арга одобрительно кивнул. Он не торопил Ларсу; в свою очередь, он делал вид, что размышляет.
Сатри и Ладри устраивались спать: один улёгся в снег, свернувшись по–собачьи, второй дремал стоя. За пределами лагеря сгущалась тьма. В небе зажглись яркие горные звёзды. Пролегла Млечная Дорога. Какой–то пёс завыл от полноты чувств. Следом мелодично завыл человек, рассмеялся и сменил вой долгим и причудливым напевом ночной стражи. Караульные откликнулись ему издалека.