— Сам видел? — хозяин заинтересованно отвел трубку ото рта.
— Не. Говорили…
— Так что же — теперь ихняя власть?
— А пес его знает…
— Ну, а вы-то чего драпали, как наскипидаренные?
— А мы!.. — воскликнул мальчик, вдруг залившись смехом, — мы им так!.. Так им!..
— Тол у меня был… — мрачно сказал старший брат. — Ну и рванули, когда эти бараны повалили на сбор.
— Это за что же?
— За все! — непримиримо закричал старший брат, сразу забывая о роли. — Хоть что-то нужно сделать! Ведь никто их не гнал! А пошли, как стадо! Все! Ненавижу! Вот вы же не ушли!
— Я — другое дело. Я свой виноградник не брошу. А только и взрывать никого не собираюсь, вот честно тебе скажу, парень. Они свою дорогу выбрали. Пошли — и бог с ними, пускай идут…
— Да какая же это дорога? Если б ваш друг заболел… ослеп! А ему кто-то приказал, иди вот так, вот сюда. А вы стоите рядом и видите, что его направили в яму!
— И здесь яма, и там яма. У каждого своя яма. Человек так скроен, парень. Ему кругом яма. Каждый находит свою яму, и в ней сидит, и коли это действительно его яма — ему и хорошо.
— Люди должны отвечать за себя, и не радоваться от облегчения, что больше не надо думать и волноваться, когда приходит кто-то и берет их за шиворот. Я не знаю, что с ними сделают, и знать не хочу, потому что нет разницы, куда тебя тянут за шиворот: к кормушке или к стене. Отвечали бы побольше — не получилось бы того бардака на планете, от которого теперь рады оказались убежать, чуть щелкнул пальцами дядя с неба…
— Брось, не болтай. Уж давно никто за себя не отвечает. Это можно, покуда один. А коли не один, так что ни делай, все кончается не так, как ждал. С какой стати отвечать за то, чего не хотел и не делал?
— А вам не больно, когда что-то получилось не так? — почти выкрикнул старший брат. — Не хочется исправить? А совесть?!
Хозяин усмехнулся, а потом поднял сильные руки, как бы сдаваясь, но на самом деле показывая, что услышал настолько уж явную глупость, после которой бессмысленно продолжать разговор.
— Чай? — спросил он. — Кофе?
Они выпили чаю; разговор иссяк. Старший брат подумал вдруг, что еда или питье могут оказаться отравленными — подумал это вроде бы в шутку, иронизируя над своей тревогой, но ему стало жутковато. Он снова пригляделся к хозяину; хозяин неуловимо изменился, теперь он выглядел как человек, принявший некое решение, и решение это, неведомое, но светящееся в глазах хозяина, не нравилось старшему брагу. Он подумал о том, как причудливо противоположные мотивы приводят к одинаковым действиям, отколов, например, от одного края бараньего стада его с братом, от другого — хозяина с дочерью; стадо, разделявшее их, ушло, и они оказались вместе. Затем ему представился громадный, невообразимо тяжелый и неповоротливый опыт, который волочит за собой всякий человек, — как бы нескончаемый хвост, придавленный к земле многолетними напластованиями присыхающей слой за слоем глинистой корки, хвост, не видимый никому, зачастую и самому владельцу, но сковывающий свободу реагирования на любую ситуацию, предопределяющий смысл и цель любого поступка. На самом деле не человек с его конкретными, в данную минуту осознаваемыми знаниями, представлениями, чувствами говорит, мыслит и совершает действия, но именно весь этот хвост. И еще старший брат успел подумать о том, что поступки обманывают так же, как и слова, — может статься, еще вернее, — а тогда чему же, будь оно все проклято, вообще можно верить?
— Ну, вижу, сыты, — добродушно сказал хозяин. Старший брат вспомнил о своей игре и старательно икнул.
— Да, спасибо, — проговорил он, как бы не очень владея языком. Мальчик, к этому времени почти уже протрезвевший — он выпил совсем немного, — посмотрел на брата с удивлением и тревогой.
— Значит, пора ухо давить. Я и не знал, что вы так намотались за день. Вот что: вас я положу тут, на постелях. Отдохните, как следует. Мы в сарае ляжем, одна ночь — не мука.
— Да ну что вы… — невнятно засмущался старший брат и икнул снова.
Их уложили в смежных комнатах, хозяин пожелал им спокойной ночи, — «Прямо отец родной», — подумал старший брат почти с издевкой — и ушел, ведя дочь за руку. Минуту старший брат выжидал, против воли обнимая белоснежную ароматную подушку; потом услышав смутные голоса со двора, упруго вскочил, впрыгнул в джинсы, подбежал к постели брата.
— Спишь? — шепотом спросил он.
— Нет, — удивленно и не слишком-то довольно ответил мальчик.
— Одевайся, быстро! — приказал старший брат, лихорадочно затягивая ремень на поясе. — Найди девчонку и глаз с нее не спускай. Только не дури. А я побежал, присмотрю за хозяином. Не нравится он мне.