Однако время было трудное, и христиане вынуждены были остерегаться. Почти на каждое богослужение приходила милиция и властно разгоняла собравшихся, не жалея ни детей, ни старцев. Когда в молитвенном доме стало невозможно собираться, братья начали назначать собрания по домам, но и это не помогало: каким-то образом милиция находила нас и там.
Как-то после собрания, перед тем как объявить место следующего богослужения, пресвитер сказал, что в нашей церкви есть человек, который передает властям всю информацию, и, так как я не была членом церкви, попросил меня выйти.
Я вышла в соседнюю комнату и через тонкую перегородку услышала, как служитель высказал предположение о моем сотрудничестве с властями.
«Конечно, какие могут быть у меня претензии?! – думала я.– Четыре года хожу на собрание, не каюсь, и вообще непонятно, кто я!» На душе стало горько, я заплакала и вышла во двор. «Ничего вы не знаете, ничего не понимаете, я больше вас люблю Господа! – успокаивала я себя.– Что угодно говорите, а я все равно буду ходить на собрание!»
После этого я стала еще больше переживать о своем состоянии: кто я, ведь на работе меня считают заядлой баптисткой, а в церкви – предателем.
Почему же я не каялась? – Потому что очень хотела, чтобы это было по-настоящему, какого-то особенного побуждения ждала. «Нет, еще не время, я еще не все поняла... В следующий раз...» – останавливала я себя, когда Дух Святой обличал и влек к покаянию. Дома я регулярно читала Библию, молилась и нередко постилась, ожидая чего-то особенного, чтобы покаяться.
Один раз нашу церковь посетили служители братства, и у нас было дополнительное собрание. Я всегда внимательно слушала проповеди, старалась запомнить истины, о которых говорят. По-видимому, и в этот раз у меня было такое сосредоточенное выражение лица, что одна сестра после собрания спросила меня:
– Ты хочешь покаяться?
Именно в тот момент у меня не было такого побуждения, но я подумала: «Если скажу: "не хочу", это будет неправда, потому что я всегда хотела покаяться...» Я кивнула. И через какое-то мгновение слышу громкий голос: «Душа желает помолиться!» Наступила тишина. Впереди образовался круг. Надо идти. Встала на колени. Слов нет. «Что же делать? – думаю.– Все ждут. Надо молиться, но это совсем не то, чего я так сильно хотела и чего так долго ждала...»
Я помолилась. Попросила у Господа прощения, заплакала, больше оттого, что все приняло такой оборот. Затем, подняв руки над моей головой, помолился служитель. Я встала, а в голове – одно: «Ну все, ты так и не покаялась по-настоящему...»
Вместо радости сердце наполнилось горечью. Опустив голову, я вышла на улицу. Говорить ни с кем не хотелось, и я молча побрела домой, даже никого не поприветствовав.
«Это не покаяние, это не покаяние,– всю дорогу сверлила меня тревожная мысль.– Что дальше будет? Я ведь не покаялась!» Дома я никому ничего не сказала, и в тот вечер впервые легла спать не помолившись.
Наутро, очень рано, одна бабушка из нашей церкви прислала мне баночку клубники. Она очень обрадовалась моему обращению, и ей хотелось сделать мне что-то приятное. А я на эту баночку смотреть не могла. «Не покаялась! Не покаялась!» – молотом стучало в висках.
Целый день я места себе не находила. Внутри – полнейший хаос. Еле дождавшись конца рабочего дня, я поспешила домой. «Сколько же это будет продолжаться? – спрашивала себя, задыхаясь от волнения.– Господь ведь знает, что я сильно хочу покаяться! Ничего больше не хочу, только бы с Господом быть!»
Дома я зашла в ванную (это было единственное свободное помещение, а мне хотелось побыть одной), открыла водопроводный кран, чтобы посильнее вода шумела, и стала молиться.
Истосковавшаяся душа моя рвалась к Богу. Я рассказала Ему все, попросила прощения. Господь подарил мне радость. Я поняла, что Он давно уже ждал меня и тут же простил, как только я воззвала к Нему.
Коля
Мне часто задают вопрос: «Сколько душ обратилось через тебя к Господу в заключении?» Я не знаю, что ответить. Одному Богу известно, какие всходы дали и дадут посевы.
По-разному приходилось сеять. Было такое время, когда никто из заключенных со мной не разговаривал. Если и здоровались, то кивком головы, украдкой. За всякое общение со мной осужденных жестоко наказывали. Трудно было тогда. Начальство находило всякие причины, чтобы обвинить меня, и я по несколько месяцев сидел в штрафном изоляторе. А когда выходил оттуда – лагерная жизнь казалась свободой.