Снова ставим вопрос: представляла ли собой новгородская вольность хотя бы тень подлинного народного волеизъявления?
Не общенародные стремления к благосостоянию государства, повышению жизненного уровня его населения руководили политической и социальной жизнью «вольного Новгорода», но исключительно личные, корыстные, хищнические цели были основными стимулами его внешней и внутренней политики. Как сходна эта картина с тем, что мы видим теперь в так называемом свободном мире…
И еще одно разительное, трагичное и для погибшего Новгорода и для существующих ныне демократий сходство – катастрофическое ослабление оборонных средств, неизменный спутник дряхлеющих, утративших свой национальный стержень государственных образований.
Оборонные средства Новгорода состояли из дружины, которую приводил с собой по договору избранный князь, небольшого количества нанимаемых в острые моменты иностранцев и новгородского ополчения, т. е. мобилизации неимущих слоев. Княжеская дружина не представляла собой значительной военной силы. Никто из обладавших крупной боеспособной дружиной князей размножившегося Рюрикова гнезда не шел, конечно, на малопривлекательную для него службу Новгородской республике. Иностранные наемники стоили дорого, и правящий строй, как и теперь, скупился на траты. Новгородское же ополчение, абсолютно не знакомое даже с примитивными основами военного дела, представляло собой порой многолюдную, но полностью хаотическую банду, также не являвшуюся достаточной для отражения врагов военной силой.
Результаты этого пренебрежения к организации собственной обороны ярки до смехотворности. При конфликте с Москвой в 1456 г. двести московских ратников под городом Руссой наголову разбили пять тысяч новгородских конных воинов, совершенно не умевших биться в конном строю. Этими воинами были ремесленники Торговой Стороны, кое-как вооруженные и посаженные на коней при неумении ездить верхом. Военная катастрофа была неизбежна и (цитирую Ключевского) «в 1471 г., начав решительную борьбу с Москвой и потеряв уже две пешие рати, Новгород наскоро посадил на коней и двинул в поле сорок тысяч всякого сброда: гончаров, плотников и других ремесленников, которые, по выражению летописи, от роду на лошади не бывали. Сражение произошло на реке Шелони, и четырех с половиной тысяч Московской рати было достаточно, чтобы разбить наголову эту толпу, положив тысяч двенадцать на месте». Почти все остальные новгородские ратники, как повествует та же летопись, были взяты в плен, уведены в Москву и расселены по линии Оки в качестве свободных крестьян. Некоторая часть этого полона пополнила московские кустарно-промышленные пригороды.
Но тот же В. О. Ключевский утверждает, что даже если бы военная мощь Новгородской республики стояла на должной высоте, то катастрофический конец этого государственного образования был бы все же неизбежным. Борьба централизованного монархического молодого Московского государства с экономически сильнейшей, чем оно, Новгородской республикой была главным образом борьбою идей: целеустремленной общерусской национальной идеи, с одной стороны, и космополитической идеи местного сепаратизма – с другой. Политические руководители Великого Княжества Московского знали, чего они хотят, видели, хотя, быть может, и не совсем ясно, будущее своей нации-народа и неуклонно, шаг за шагом шли к этому будущему. Они имели руководящую идею. И эта идея служила залогом их победы. Новгородская «вольность» этой руководящей идеи не имела. Вернее будет сказать, что коллективное управление Новгородской республикой не имело вообще никакого идейного багажа, но лишь личные, эгоистические интересы сменявшихся у кормила правления лиц и группировок, и эти-то корыстные интересы звучали в ударах вечевого колокола, воспетых, как призывы к свободе, нашими поэтами…
Мы не знаем законов исторического развития человечества и отдельных его социально-политических обществ. Но это не значит, что таких законов вообще не существует. Шаг за шагом мы идем к их познанию и, как мне думается, чего-то все-таки достигли в этом направлении. Исторический пример развития и гибели Новгородской республики невольно наводит нашу мысль на ряд сравнений и аналогий с текущей современностью. И тогда, как и теперь, в меньших масштабах, конечно, боролись две силы: сила целеустремленной, четко оформленной идеи, с одной стороны, и хаотическая безыдейность, моральная скаредность – с другой. Не то ли самое видим мы и теперь? Отбросим моральный критерий сравнения национальной идеи Московского государства с идеей советского коммунизма красной Москвы. Отрицая и осуждая социал-коммунизм во всех его формах и проявлениях, мы все же должны будем признать, что политическая линия красной Москвы неуклонно направлена к определенной, четко оформленной цели, зверской, аморальной, но все же вполне ясной. Одряхлевшие, разъедаемые коррупцией демократии Запада этой цели не имеют и не видят, за исключением отдельных выдающихся политических деятелей типа Даллеса и Аденауэра. Но таких, к сожалению, немного и их голоса тонут в анархическом хаосе частных интересов.