Ваня деловито приосанивается. Несмотря на угрызения совести, он явно польщен.
-- В пизду такие истории... -- Женя опасливо оглядывается по сторонам. -- Сожрали заживо, говорите?.. Ну-ка дайте мне ружье!
-- Не здесь, -- отрезает Михась. -- На базе разберемся.
-- Ну, а вы тут как? -- обращаюсь к нему. -- Дождик покапал на нервы?
-- У нас тоже не без сюрпризов.
-- Серьезно? Рассказывай.
-- Приедем домой, покажем. А сейчас давайте-ка двигать отсюда.
17:40
Мы слышим призывный вой бабушки еще на дороге. Заключенные в тюрьме приутихли, в отсутствии конкурентов ее тонкий голосок разрезает тишину обезлюдевшего района, как нож масло. Женя оставил ее всего на двадцать минут, а она уже вопит так, словно собралась зазвать в гости всех "прокаженных" в округе. Что же будет, когда мы сообщим, что собираемся оставить ее на несколько дней?
На пару с братом бросаемся в дом. Старуха в полуневменяемом состоянии сидит на диване в спальне и плачет навзрыд, совершенно не понимая, что происходит. Ей аккомпанирует Дэн, жалобно поскуливая под столом на кухне. Нам требуется не меньше двадцати минут, чтобы успокоить ее. В ход идут транквилизаторы и валерьянка.
Попутно осматриваю дом. Пацаны поработали на славу -- все окна заколочены дюймовыми досками, на столе в кухне высятся ряды бутылок с питьевой водой, припасы сложены в холодильник. Компрессор не работает -- электрические сети рухнули сразу за телефонными -- но это лучше, чем оставлять еду на съедение мышам.
Совершенно измотанные, возвращаемся во двор, где нас ждут остальные.
-- Ну, что там? -- спрашивает Михась. На вечно румяном лице тревога и сострадание.
-- Вроде, чуть угомонилась, -- отвечает Женя. -- Бля, пипец какой-то... -- он с укором смотрит на меня: -- Ну, и как ты собираешься оставить ее одну? Она же помрет к вечеру!
-- Не помрет, -- отвечаю. -- Поплачет, проголодается и пойдет есть.
Я не лукавлю, воли к жизни в моей бабке побольше, чем у некоторых молодых. Врачи ее столько раз хоронили, а она ничего, живет.
Пока мы препираемся, Ваня с Артом заканчивают переносить наши трофеи из "Октавии" во двор.
Производим инвентаризацию. Начинаем, конечно, со стрелкового оружия. У нас джек-пот: пара помповых "Ремингтонов 870", пара помповых "Моссбергов 500", два карабина "Сайга 12", и еще четыре "Ижа" -- пара 12-х и пара 27-х. Все модификации рассчитаны на 12-й калибр, коробки с боеприпасами битком набиты в садок. Есть все варианты: пулевые, дробовые, картечь. Да, и вдобавок арбалет "Мангуст" российского производства, если верить надписи на цевье. В кивере для стрел четыре углепластиковые стрелы.
Ну, и остальное по мелочам: десять охотничьих ножей с фиксированным клинком разной длины, с полдюжины капканов на мелкую дичь, две газовые плиты и упаковка баллончиков к ним, два мотка хорошей альпинистской веревки, две трехместные палатки, два походных рюкзака, с десяток фляжек и фонариков, пара раций с упаковкой батареек, а так же полный ягдташ медикаментов. Рыболовные снасти мы не брали -- у моего отца в сарае столько, что хватит укомплектовать командный рыболовный марафон.
В самом конце мы достаем свертки с дождевыми плащами.
-- А это еще зачем? -- хмурится Женя, и вдруг прозревает: -- А, понял! Туплю...
Оглядывая сваленные в кучу на столе сокровища, мы радуемся, как дети. Наличие огнестрельного оружия мгновенно возносит нас на вершину пищевой цепи, делая самыми опасными хищниками в урбанистических джунглях.
Осталось только научиться всем этим пользоваться.
-- Кто-нибудь умеет стрелять? -- задаю вопрос.
Лес рук.
Ага, ясно. Значит, никто.
-- Окей. А перезаряжать?
Желающих продемонстрировать свой талант значительно меньше. Это тебе не на спусковой крючок давить. Мы -- одомашненные хищники, непривыкшие к суровым будням дикой природы.
-- Да хуля там делать! -- выступает вперед Ваня, выплевывая сигарету. -- Дайте сюда!
-- Вано, погодь, -- осаживает его Михась. -- Ты у нас, конечно, Рембо, но тут всем надо попрактиковаться. И, кстати, у нас есть неплохая возможность. Больше скажу -- у нас есть мишень.
Я недоуменно вскидываю брови:
-- Мишень?
Михась, Арт и Женя заговорщически переглядываются.
-- Помните сюрприз, о котором говорил Михась? -- спрашивает Женя.
-- Ну! -- хором отвечаем с Виталиком.
Ваня утвердительно машет головой.
-- Пойдемте, -- кивает Михась. -- Это надо видеть.
18:10
"Прокаженный" привязан к забору за сараем по рукам и ногам. Толстый слой белой капроновой нити, которую мы с братом используем при сборке карнизов для жалюзи, намертво фиксирует запястья и лодыжки к сетке забора. Как и на всех "прокаженных", на твари нет одежды. Тело худощавое, угловатое, сплошь покрыто синяками и ссадинами. С удивлением понимаю, что это мальчишка, лет десяти-двенадцати. Глаза и нос выдают в нем ребенка, хотя зрачки сужены, а ноздри раздуваются в бешеных попытках всосать в легкие весь окружающий воздух. Дыхание "прокаженных" в два раза чаще обычного, сердцебиение, если следовать логике, в четыре. На месте рта мальчишки -- кровавая каверна, в которую он превратил свои изжеванные губы.
У нас с Ваней вырывается вздох удивления. Витос смотрит на "прокаженного", широко открыв рот.
При виде нас звереныш выходит из оцепенения, в котором пребывал, и принимается раскачивать сетку рабицы, издавая при этом жутки горловые звуки. В кровавой каше изуродованного рта мелькают белые зубы.
-- Это Джон его поймал, -- извещает Михась.
Мы поражены еще больше.
-- Да, -- мой брат напускает на себя безразличный вид, -- случайно. После дождя эти твари повылазили отовсюду, как черви. Когда прояснилось, я пошел осматривать периметр. Слышу, за сараем бьется кто-то, и шипит. Смотрю -- эта тварь ногой в заборе застряла, а выбраться не может. Походу, укрытие себе искала.
Только теперь я замечаю -- левая нога отродья глубоко засела в сетке, искалеченная ступня все еще кровоточит.
-- Он меня не видел, прикиньте! -- продолжает Женя. -- У них на свету слепота какая-то... А у меня с собой только бита. Ну, я сзади подкрался, ебнул по башке! Думал, убью, к хуям. Но они, Максим, пиздец какие живучие! Не сдох, только отрубился. Потом пришел Михась и предложил привязать к забору. Я-то сразу прикончить хотел, но он мне не дал.
Все смотрим на Михася.
-- Ну, -- пожимает плечами тот, -- раз уж нам предстоит иметь с ними дело, неплохо бы сначала изучить их слабые места, вам не кажется?
Изучить. Конечно же! Ученый, чтоб его...
-- Вот они боятся света, это мы уже знаем. Что еще?
"Прокаженный", словно поняв смысл сказанного, принимается биться еще яростнее. Бесформенная пасть исторгает нечленораздельные звуки и брызги ядовитой слюны.
-- Ща узнаем! -- говорит Витос и вдруг убегает обратно во двор.
Через десять секунд он возвращается, держа в руках арбалет "Мангуст".
-- Чо патрики тратить, -- объясняет он нам, накладывая стрелу на тетиву.
Резонно. Стрела откроет слабые места не хуже пули.
Право первого выстрела предоставляется Жене.
Мой брат упирает приклад в предплечье, прицеливается. Стеклопластиковые плечи арбалета вздрагивают, спуская тетиву...
Стрела попадает зверенышу точно в левое бедро. С неприятным мясным чмоканьем наконечник входит в напряженную плоть с внешней стороны и выходит из внутренней. Однако мальчишка рычит и извивается не больше обычного, точно и не почувствовала выстрела.
-- А ну дай-ка мне, -- Ваня забирает арбалет у Жени и перезаряжает.
Вторая стела попадает мальчишке в живот, чуть левее пупка.
Ясно -- Ваня целил в грудь.
Тело "прокаженного" вздрагивает, живот заливает кровью из раны. Но существо продолжает извиваться в путах, вовсе не собираясь падать в обморок от болевого шока, а тем более умирать.