И началась война…
Лето 1941 года началось для Люси ярко и беззаботно. Весь детский сад переехал на летний период в Олынаны, что под Харьковом. Надо сказать, Людочка очень любила своих воспитателей, всю свою группу, да и вообще, ходить в детский сад. На всех утренниках она, как и полагается, блестяще выступала, пела песни, танцевала, а на новогоднем утреннике и вовсе была Снегурочкой. Воспитатели не раз говорили ее отцу: «Люся — будущая актриса! Не иначе!». На что Марк Гаврилович гордо отвечал: «Да! Люся в обязательном порядке! Так и будет!».
Однажды, ясным летним утром всех детей повели в лес на прогулку. Там было очень весело и красиво, на обратном пути все возвращались с улыбками на румяных лицах и с букетами ромашек и сиреневых колокольчиков. Вечером все дети в срочном порядке были эвакуированы в Харьков. «Война… Гитлер… фашисты… Родина… Россия… Сталин!» — вот те слова, которые в сумбурном порядке кружились в Люсиной голове, и которые слышались, казалось бы, отовсюду.
После первых бомбежек, отец решил пойти с дочерью в город. Мать была против:
— Марк, зачем Люсю брать с собой? Там могут быть убитые! Зачем ребенку видеть это все?
— Лелечка, детка моя, это жизнь! Пусть она своими глазами увидит все: и хорошее и плохое! — ответил глава семейства, глядя на едва увядший Люсин букетик, который она привезла, и который совсем недавно был полон жизни!
В центре, на площади Тевелева, стоял теперь уже разрушенный Дворец Пионеров. «А как же красненькие рыбки? Что с ними? Успели ли их спасти?» — подумала Люся. Напротив дворца был расположен Городской Пассаж. Раньше он был похож на сказочный дворец, сколько света и сколько цвета было там! Теперь же он был практически стерт с лица земли. Ах, как же любила Людочка ходить туда вместе с мамой! Какие эмоции дарили подобные прогулки! Сравнить их можно разве только с Первым Мая! На пути к дому, по улице Сумской, недалеко от ресторана «Люкс», лежала раненая женщина, а около другой стены сидел Андрей. Его смертельно ранило осколком. Он был мертв. «Как это странно! Был живой человек, а теперь его нет!» — думала Люся, впервые осознавая, что такое смерть.
Марк Гурченко добровольно ушел на фронт. У него был непризывной возраст, а также инвалидность — две грыжи на животе. Таким вот образом сказалась работа на шахте. Операция ему не помогла, более того, строго запрещалось поднимать тяжелые вещи. Но, Марк Гаврилович, несмотря на запреты, то и дело брался за тяжести, одна только его гармошка весила 12 килограммов. Елене Александровне на тот момент было всего 24 года, она очень боялась остаться без супруга и переживала его добровольное решение защищать Родину:
— Марк, что же нам делать? Что с нами будет? Я боюсь!
— Не бойся, Лялюш! Ты умная девка! Все сможешь, а дочь тебе поможет! Не бойся! Жизнь есть жизнь! А я больше не могу ждать! Пойду защищать страну. Ну, с Богом…
Уходя, он забрал с собой гармошку. Ну, как? Как же без нее? И, казалось, с папой и с этой задушевной гармонью ушло детство, ушла беззаботность и то ощущение, первомайское ощущение жизни и грядущей радости!
После того, как папа ушел, Люся вместе с мамой стала в очередь на эвакуацию. В первую очередь, эвакуировали фабрики, заводы и предприятия. Родители числились за Филармонией, имеющий строгий и ограниченный лимит на эвакуацию. Люся и Леля просидели на вокзале с чемоданами несколько часов, после чего, оставив всякую надежду, вернулись домой.
Люся, частенько стоя на балконе, наблюдала за немецкой частью и ее жизнью. По утрам немцы делали зарядку и бегали по кругу. Через год Люсе предстояло поступить в первый класс. Она и сама еще 10 лет будет бегать по этому самому кругу на уроках физической культуры. А пока шла война… и пока девочка наблюдала, как немцы строятся, читают приказы и распоряжения, едят из котелков. По вечерам они играли на губной гармошке, пели, обнявшись, и очень громко и заливисто смеялись. «И что же в этом смешного? Почему им весело?» — недоумевала будущая артистка.
Так, однажды, продолжая свой «контроль за обстановкой», Люся увидела, как один немецкий солдат направился со своим котелком куда-то в сторону. Нагнувшись, сколько есть сил, девочка поняла, что этот самый котелок был отдан ребенку. Немедленно спустившись вниз, на улицу, Люся увидела целый ряд детей, стоявших в очереди за «проявлением доброты немца», не иначе! Уже на следующий день там была и она, скромно держа в руках маленькую кастрюльку.