Но, когда я встретил тебя, все это еще не имело отношения к тебе. Ну в самом деле, Assolt, спускающаяся в трюм корабля (можно вообразить, что это «Секрет»), или Isolt, сидящая в волшебном саду, пусть даже и напоминающем кладбище — а что не напоминает его? — какое она может иметь отношение к той изрезанной на спирали хрупкой блондинке? Просто ты встала со ступенек апсиды и пошла впереди меня, и серебряная капля скатилась и упала с твоей ладони в траву. Теперь я знаю, почему она не была золотой.
Листья трепетали вокруг, и от их повествующей дрожи летели запахи, перегоняя, мешаясь и сливаясь друг с другом, и неизвестно откуда вдруг прорезался одуряющий запах полыни, и от этого стал еще суше невозможный летний день.
Да, листья — от них был сухой, сыплющийся шорох, а иногда он доходил до легчайшего перезвона, и вместе с ним я ждал твоего смеха, но не громкого, какого я, впрочем, никогда от тебя и не слышал, а тихого, но не знаю, смеялся ли я таким смехом когда-нибудь в детстве.
В те времена эта летняя сушь не угнетала и не усиливала участков, управляющих памятью, а только умиротворяла. Вокруг стояла такая тишина, к которой прислушиваешься осторожно, благоговея и замирая, как сурок, как заяц с торчащими кверху ушами. Бывало, даже длинноносая птица с поднятым хохолком вдруг замирала в кустах. Она вытягивала шею, вертела круглой, маленькой головкой, и если бы у нее был палец, она подняла бы его к губам. Эта птица явно не одобряла меня: она смотрела на меня маленьким, черным глазом. Я готов был молиться на нее.
Но та путаница каких-то необыкновенно длинных лоз, которые заворачивались по кругу, кое-где сплетаясь, создавали глубокие пещеры в себе, в этих кустах — я заглядывал туда, и неожиданно там пробивался высокий и прямой стебель.
А ниже, там, где протекал ручей, были заросли густой, высокой травы. Выше головы была трава, и захватывающе было метаться в этих зарослях на твой голос, Людмила, — в нем была какая-то тайна, — и там я застывал, пораженный внезапной тишиной, и тогда твой голос сквозь их густоту доносился ко мне издалека, словно из каких-то дальних стран и даже с той стороны.
Отдаленные плески и шум льющейся где-то воды разбудили меня, а может быть, я проснулся сам по себе, но еще некоторое время мне казалось, что за окном идет дождь. Спустя минуту и еще не открывая глаз, чтобы не ослепнуть от белизны ярко освещенного потолка, я вспомнил вчерашний вечер, наше позднее возвращение в «замок» и неожиданную приветливость пожилой дамы, которую я боялся, как нашкодивший школьник. Людмила же, напротив, была спокойна и уверенна, когда сама протянула к ней руку за ключом. Мы знали, что в эту ночь никто не потревожит нас. Тот кто мог бы, был арестован — возможно, уже отправлен в Ленинград самолетом из Шастова. Не хотелось думать об этом. Сейчас я догадался, что звуки дождя доносятся из-за неплотно закрытой двери ванной. Я открыл глаза.
Я лежал на разложенном диване, как и все эти дни, только еще одна подушка лежала здесь рядом с моей. Я перевернулся на живот и уткнулся в нее лицом. Мне было спокойно.
Внезапно я почувствовал как будто легкое дуновение. Я встал.
Солнце, как всегда, стояло в зените, и тень от пузатой коньячной бутылки с огарком свечи была не больше чайного блюдца. Я оделся, секунду постоял посреди комнаты, у стола, прошел по ковру до встроенного шкафа. Я остановился, увидев стоявшую вполоборота ко мне под душем Людмилу. Она стояла, подняв руки, чтобы удержать ладонями широкую струю, и вода сбегала по ее груди, по животу, я заметил белую полоску, пересекающую бедра. Ее волосы вместе с потоками обегали лицо: мокрые, они сейчас были темнее его. Людмила приоткрыла глаза; жмурясь от стекающей по лицу воды и улыбаясь, что-то сказала мне и махнула рукой, но я не понял, что означает ее жест.
Я взял из шкафа оставленную там на сегодня свежую сорочку, отошел, постоял посреди комнаты на ковре. У меня все было готово. Вспомнил, усмехнулся, открыл атташе-кейс. Джинсы, полотенце, коробка из-под Лянсинного чая. Достал из кейса серенький томик, положил его на стол. Подумал, что правильно будет Людмиле вложить в него конверт с хрупкой блондинкой.