— Верно, так и скажу.
— Есть свидетели, — сказал я. — Есть свидетели, видевшие похищение Торопова.
— Не похищение, — сказал доктор, — госпитализацию.
— В которой участвовал подозреваемый в нескольких убийствах бандит. Одно из них вообще было доказано. Остальные так или иначе связаны с нашим делом.
— Один-ноль, — сказал доктор. — Что еще?
— Копии технической документации на ваше лекарство.
— Результат научной работы, — сказал доктор. — Результат моей научной работы, секретность которой вы обязаны были обеспечить, но не обеспечили, нарушив долг и присягу.
— Научная работа с экспериментами над людьми, — сказал я.
— С их согласия, — сказал доктор.
— С согласия на ту самую госпитализацию? Бросьте доктор. Есть свидетель: фотограф, переснявший для Торопова порножурнал.
— Что доказывает болезнь Торопова, — сказал доктор.
— Болезнь, наступившую в результате вашего эксперимента, доктор. Такие эксперименты разбирались на Нюрнбергском Процессе.
— У вас что, и на это есть свидетель, господин юрист?
— Есть свидетель, — сказал я, — человек, излечивший его от этой болезни. Так что ваши гангстеры похитили уже здорового человека. Что, уже два — ноль, доктор?
Доктор усмехнулся.
— Ну что ж, два — ноль. Что дальше?
— Колесниченко совершенно бесплатно поставлял Вишнякову сильный психомоторный стимулятор фенамин. Есть свидетель, видевший Колесниченко в мастерской Вишнякова. Уже три — ноль, доктор.
— Ну, хорошо. Допустим все это, — сказал доктор. — Что еще?
— Есть коллекция, составленная из купленных вами картин. Это доказательство того, что вы знали, о чем идет речь, когда присваивали другие картины тех же художников.
— Хорошо, — улыбнулся доктор и откинулся в кресле. — Но вы думаете: этим кто-нибудь будет заниматься?
— Отдельно не стали бы, но в связи с двумя убийствами, по поводу которых, естественно, ведется расследование... А кроме того контрабанда наркотиков... Будут заниматься.
— Наркотики? Мне об этом ничего не известно, — сказал доктор.
— Есть свидетель, — сказал я, — директор гальтского химфармзавода, поставлявший вам морфий в таблетках.
— Я с ним незнаком, — ответил доктор, — хотя по-вашему получается, что все незнакомые между собой люди суть соучастники.
— Так и есть, — сказал я, — но это вопрос философский. Давайте вернемся к нашим делам. Среди полученных вами коробок с новым лекарством оказалось три, которые этого лекарства не содержат. Вместо ампул в них уложены заштампованные в фольгу и пластик крупные белые таблетки. На упаковках надпись «анальгин», но там не анальгин, там морфий. Правда на упаковках почему-то марка харьковского химфармзавода, но и на гальтском химфармзаводе было найдено большое количество таких же упаковок, то есть именно с харьковскими реквизитами. В том числе и просто заготовок. А откуда эти таблетки у вас? Кроме того, — продолжал я, — у судового врача теплохода «Академик Юрьев» — фамилия врача Сурепко...
— Не знаю такого, — глухо сказал доктор.
— Не имеет значения, — сказал я. — Его жена была на свое несчастье хорошо знакома с вашим шофером. У этого врача при обыске нашли морфий в точно такой же упаковке. Что скажете?
— Могу только повторить: я не знаю такого, — сказал доктор. — Колесниченко мог быть знаком с кем угодно. У меня он просто работал шофером. Я не вмешиваюсь и соответственно не отвечаю за личную жизнь моего персонала.
— Конечно, — сказал я, — лично вы могли и не знать Сурепко. Вы даже могли предпочесть не знать его, но в Стокгольме он имел дело с вашим контрагентом Людмилой Бьоррен.
Доктор презрительно улыбнулся.
— Прокололись, — сказал он. — Людмила Бьоррен — миф. Это моя собственная выдумка. Точнее, это мое собственное произведение, мой первый эксперимент. Это я внушил ей, что она модель порнографического журнала. Сначала она работала у меня во время академического отпуска, потом лечилась, а если начистоту, я просто спас ее от уголовной ответственности за шпионаж.
Что-то не понравилось мне в этой его внезапной откровенности. Что-то как будто переменилось в наших отношениях, но я не понял, что. «Что это? — подумал я. — Он как будто сам шьет себе дело. Зачем?»
Я встал.
— Достаточно, — сказал я, — достаточно, чтобы вас арестовать.
— Арестова-ать? — удивленно протянул доктор. — Боже мой! Еще один. Видно, такова уж атмосфера этого дома, что люди здесь сходят с ума. Вы — собираетесь меня арестовать? Человек, который утратил способность идентифицировать свою собственную личность, человек, который называет себя чужим именем... Боже мой, Прокофьев! Такой талантливый юрист! Прокофьев, неужели я и вас потерял?