За десятилетия Зыкина слышала о себе несчетное число всяких мифов, сплетен, легенд, небылиц, откровенного вранья, от которых могут завянуть не только уши.
То Зыкина чуть ли не враг (?!) русской песни; то ее из партии (в которой никогда не состояла) выгнали по семейным обстоятельствам; то певица Людмила Зыкина скупила пол-Берлина во время вывода Западной группы войск в Германии; то «Зыкина готовится открыть собственный ресторан в Москве… на свои средства» то «хлестала с Фурцевой водку в бане…». И так далее в том же духе. За несуществующую любовь к Косыгину ей перемывали косточки несколько лет подряд. И до сих пор эта байка ходит по Москве, да и не только по ней, дескать, было дело, чего уж там скрывать, все знают. А что знают? Да ничего.
А истина такова. Зыкина была на дне рождения известного, ныне покойного конферансье Бориса Брунова и там познакомилась с дочерью А. Н. Косыгина Людмилой и ее мужем. С ней они потом довольно часто встречались на всевозможных торжествах и по праздникам. На одном из таких вечеров Косыгин, подняв бокал с шампанским, произнес: «У нас в гостях Людмила Зыкина. Я очень люблю ее песни. Давайте выпьем за нее, за ее замечательный голос, за ее творческие успехи». И когда певица принесла цветы на похороны жены Косыгина, слухи о его симпатии к ее персоне стали разрастаться вглубь и вширь. На приеме в честь Жоржа Помпиду Борис Брунов, между прочим, сказал Косыгину, что молва считает Зыкину его, Косыгина, тайной женой. «Ну что же, — отвечал Алексей Николаевич, — молва — плохой гонец и еще худший судья. Хорошо еще, что подобрала мне молодую, да еще Зыкину». «И когда Косыгин проходил мимо меня, — вспоминала певица, — он вдруг неожиданно спросил: „Ну как успехи, невеста?“ — „Грех жаловаться“, — отвечаю. „Вас не шокируют сплетни?“ — спрашивает он. „Нет, что вы, наоборот“, — отвечаю».
На гастролях в Чехословакии, начиная с прибытия поезда, ее встречали с охапками цветов как «принцессу или знаменитость первой величины». Внимание и почести ей оказывали повсюду на протяжении всех четырех недель турне. И подарков понадарили уйму. Думали, что имеют дело с женой Косыгина. Наверно, некоторые из руководителей страны тогда огорчились и расстроились, узнав истину.
Судачили досужие кумушки и о якобы дружеских отношениях Зыкиной с Хрущевым. А всего-то лишь один только раз виделась она с ним на его юбилее в Георгиевском зале Кремля. Она пела легендарную «Течет Волга» и в конце песни, обратившись к Хрущеву, пропела: «А вам 17 лет». На что он, повернувшись к окружающим с довольной улыбкой на лице, заметил: «Вот Зыкина сказала, что мне 17 лет и можно еще работать и работать вместе со всеми вами!» Не удалось Хрущеву поработать «со всеми вами» — вскоре его сняли, о чем Зыкина услышала будучи на гастролях в Америке.
Встречи Зыкиной с Фурцевой также не давали и не дают поныне покоя некоторым новоявленным критикам, газетным репортерам, обозревателям («обосревателям», как она говорила), делающим в своих публикациях безапелляционные выводы об отношениях певицы с бывшим министром культуры. Поэтому привожу запись воспоминания Зыкиной о встречах с Фурцевой полностью, поскольку для нее, Зыкиной, это был близкий и дорогой человек.
«С Екатериной Алексеевной я познакомилась в начале 60-х годов на декаде искусств Российской Федерации в Казахстане, куда она прилетела во главе делегации. Помню, сидели мы где-то за столом, и после „Ивушки“, которую я спела, Фурцева воскликнула: „Так вот вы какая, Людмила Зыкина!“. А когда мы летели обратно, она поинтересовалась, есть ли у меня машина. Я ответила, что есть, хотя в те годы у меня ничего еще не было, и от предложения подвезти отказалась — не хотелось чем-то утруждать министра.
Я очень стеснялась ее, особенно первое время, да и потом мы никогда не были в приятельских отношениях, как это представляется некоторым авторам — хулителям Фурцевой. Мы с ней были разного возраста. И она мне своего сокровенного никогда не доверяла, я же с ней могла посоветоваться о чем-то, но никогда о чем-либо значительном не просила. Я всегда держала дистанцию во взаимоотношениях, поскольку она была для меня очень большим, государственного масштаба человеком. Я и сейчас прекрасно знаю свое место, всегда и везде, и потому границ доверия нигде не переходила и не перехожу.
Иногда я встречалась с Екатериной Алексеевной на фестивалях искусств, Днях культуры, юбилейных и правительственных концертах. На последних я старалась петь песни героико-патриотические, о Родине, о России, хотя мне удавались больше лирические. Я считала, что на такого уровня представлениях не следовало вдаваться в лирику, пока однажды Фурцева перед одним из концертов в Кремлевском дворце не спросила: