В общем, ситуация хоть и была тяжелой, и даже весьма тяжёлой, но всё же решаемой. А вот с Самуэллой дело зашло в тупик.
Людмилкина точно знала, что выгнать её не смогут, ведь папочка, будь он здоров триста лет – Людмилкин, а Людмилкины слов на ветер не бросает. Это знал и замдекана, который присутствовал при разговоре Людмилкина-старшего с деканом. Разговор касался обучения дочери предпринимателя средней руки, подписавшего договор с факультетом на финансирование исследований на срок обучения его дочери, но не менее двух лет. То есть исключение адептки может повлечь за собой расторжение договора с последующими санкциями не в пользу администрации. И уж исключение из-за физподы вообще было бы нелепостью. С точки зрения спонсора, конечно же.
- Что же мы будем делать с тобой, адептка? – пригорюнился замдекана Пцыц И.К. Самуэлла снова пожала плечами и устало уставилась в окно.
- Отрабатывать, наверное? – предположила она скромно. Жалостливый взгляд не седого пока мужчины легонько потрогал её лицо, худые ручки и ножки, особо остановившись на высоких каблуках туфель. «Бедняжка!» - как будто говорил он.
Мытьё паро-магических нагревателей стало неотъемлемой частью её жизни. Теперь после пар Людмилкина приходила в спортзал с самым красивым, какое только находилось в этот день в каптерке, ведром теплой воды и тряпкой, и мыла нагреватели, аккуратно цокая каблуками. Её фигурка стала практически родной в интерьере тренировок и соревнований. Многие воспринимали её как талисман – если моет Людмилкина нагреватели, то грядущие соревнования выиграют. А завкаф физподготовки стал задумываться, чем нагрузить вредную девчонку, когда отопление будет выключено.
Эпилог
Она стояла посередине кабинета завкафа физподы. Смотрела в сторону, вздернув подбородок. Из-за того, что левая бровь была невероятно высоко вздёрнута, правый глаз был сильно прищурен, и всё лицо было перекошено в страдальческой гримасе. Одна рука свободно висела вдоль тела, а другая обхватывала локоть первой. Поза независимости и некоторой закрытости.
- Стань ровно, - спокойно и тихо проговорил завкаф. Самуэллла демонстративно сложили руки на груди, губы выпятились в недовольстве, а потом нижняя челюсть съехала в сторону. Вкупе с глазами, слегка подкатившимися под лоб, картина говорила: «Достал! Как же ты меня достал!!!» Но ни единого звука адептка не издала.
Заведующий сидел за своим начальственным столом в своем начальственном кабинете. Абсолютная аскеза – было имя этому кабинету. И вся мебель носила то же имя. Даже шторы насыщенного жёлтого цвета были из прошлого века и тоже носили имя - аскеза. Но Людмилкиной было всё равно. Она невидящим взглядом смотрела в окно прямо мимо аскетичных штор прошлого века.
- Вы учитесь в Академии, и значит должны ходить на занятия по физподготовке. Любой техномаг должен поддерживать физическую форму. – Преп сделал паузу и внимательно присмотрелся к девушке. Его интересовало, слушает ли она его? Но Людмилкина молчала. Молчала глубоко и надёжно, как лесные partidgano. Но Филинофф терпеливо продолжал свою воспитательную беседу.
- Вы, адептка, стоите неровно, центр тяжести смещён. Это плохо сказывается на состоянии вашего таза. Для вас как женщины, будущей матери это очень важно. – Его речь лилась тихим ручейком, привычно, и, как показывал богатый опыт препа, обкатывал и стачивал ещё и не такие острые углы не у одного острого камешка. Он сточил не один, а множество острых-преострых камешков, но не этот. Элла демонстративно отставила одну ногу в сторону, отчего упомянутый таз перекосило ещё больше, усилив нависшую над ним угрозу. Что там понял завкаф, никто не знает, но то, что Элла хотела сказать: «Мой таз, и пусть тебя, дядя, его состояние не волнует!» было очевидно. Кроме того, этот демарш остро нуждался в подкреплении жестом из одного не безызвестного пальца, без капли какой-либо магии, но адептка сочла это чрезмерным и скрестила руки на груди. Таз перекосился самым вопиющим образом.