Колин поднял голову. Боль на его лице мешалась со злостным упрямством.
— Если бы я никогда больше не мог коснуться моих любимых, не мог быть с ними душой и телом… — произнёс он. — Я не могу представить себе что-то хуже, чем это, Тирелл. Всё что угодно лучше — рыбы, плети… Твой бог — людоед. Другие боги просто хотят позабавиться или поесть. Им приносят в жертву животных или людей, но это всегда только плоть — а твой бог хочет забрать себе даже души. Он хочет, чтобы я сам себя убил и жил, как бык, зарезанный в храме. Чтоб я и душу, и тело ему отдал. Ты говоришь, что это сделает меня счастливым, а я… От меня просто не останется ничего. Ничего.
Тирелл увидел в глазах Колина это «ничто». Там был ад.
— Смотри-ка, душелюб и людовед, до чего ты его довёл, — с жестоким удовлетворением сказал Кросс.
— Нет. Я здесь ни при чём. До этого его довёли Вы… — Тирелл чуть было не сказал «Кросс», но это было бы неправдой. — …Вы, Конгрэйв. Вам мало было просто отомстить врагу, как сделал бы любой другой тиран, или использовать его, как сделал бы другой политик. Вы, очевидно, решили, что он обязан Вас полюбить — что любить Вас обязаны все, хотя Ваш друг-людоед у Вас первый министр, а массовый убийца — полководец. Каким-то чудом Вы добились своего. Долинг Вас полюбил, он всё простил, а Вы обманули его, Немо! Плоть даёт плоти обещание, Джон. Слияние тел порождает взаимную клятву целостности и любви, которую вы просто-напросто не можете сдержать. Вы с ним словно сухая земля, которая пытается вспоить колос. Для этого нужна вода, капитан. Вода, которая есть женщина! Земля и вода могут вместе родить урожай, из них можно сделать кирпичи, построить дом, и в этом доме будет возможно счастье — а у мужчины с мужчиной не будет его никогда. Колин, у вас с ним счастья не будет. Ваша любовь и плоть по праву принадлежат одной Саре, Вашей жене, которая родила Вам дитя. Если Вы не хотите отдать свою душу Христу, отдайте её своей семье! Не бросайте её на иссушённую землю, душа там увянет. На камне не вырастет ничего.
— Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, — сказал Немо.
Ещё бы. Побьют мне тут сейчас морду, думал Тирелл. И не сказать чтобы зря. Или вообще бросят рыбам… Я ведь не за этим сюда пришёл. Не для того, чтоб комментировать последствия греха… Но как их не откомментировать, когда они вот так терзают человека?!
— Ты неправ, чужак, — сказал Долинг. Он уже почти успокоился, только глаза всё ещё лихорадочно блестели. Трибун взял с тарелки кусочек мяса и отправил его в рот. — Ты, конечно, не согласишься, но это не так. Моя душа не вянет. Из неё идёт кровь, значит, там есть вода под корнями. Иначе бы крови давно не осталось.
— Рано или поздно её и не останется, — сказал Тирелл.
— Колин, — спокойно сказал Немо, — хочешь, я что-то для тебя сделаю?
Долинг кивнул.
— Пожалуй, да. Он надоел, и мне не нравится, как он с тобой говорит. Только смотри не покалечь.
— О'кей.
Немо улыбнулся и тигром прыгнул со скамьи. Тирелл не успел и рта открыть, как его ухватили за шиворот и за пояс и подняли в воздух. Перед глазами священника мелькнула поверхность пруда, Кросс, Долинг и огни, и он почувствовал, что летит, летит, летит…
Тирелл разбил спиной гладкую поверхность пруда и окунулся в прохладное черно-зелёное царство. С берега в воду падал свет, и Тирелл увидел над головой сонм серебристых пузырей. Он оттолкнулся ногами, вынырнул и, хватив воздуха, постарался отплыть в сторону — на случай, если господин диктатор решит бросить в том же направлении господина министра. С берега за ним наблюдали три пары глаз. Тирелл обнаружил, что находится от них метров за десять.
Он опять нырнул. Стайка крохотных гибких рыбок шарахнулась от пловца врассыпную. Тут и там над головой колыхались округлые листья водяных лилий. Здесь явно не было мурен. Тирелл вынырнул, перевёл дух и поплыл вдоль берега, рассчитывая покинуть пруд поближе к чёрному ходу, через который вошёл в усадьбу.