– Темно, как у негра в глотке, – решился наконец Бугор. – Куда тут колоть?
– Это мы мигом, – обрадовался Митрофаза. – Сейчас все будет. Ты – мне, я – тебе.
Он тяжело затопал между клеток. Но уже через пару шагов стук его тяжелых башмаков растворился в зверином шуме. Через минуту он появился, волоча за собой обрезиненный шнур электрокабеля. На конце его висела маленькая лампа-переноска в металлическом стакане с круглыми дырками по бокам. Он щелкнул тумблером на основании стакана, узкий луч света упал на пол.
Бугор достал знакомую пластмассовую коробку, стянутую резинкой, открыл. Блеснул шприц и ампулы. Моряк, облизав губы, торопливо вытащил из кармана полуметровую оранжевую трубку, свернутую браслетиком. Суетливо принялся закатывать рукав.
– Не спеши, твой номер шестнадцатый. – Митрофаза забрал у него трубку и повернулся к Бугру. – Давай руку, завяжу.
Бугор нередко лично колол свою команду. Но вводить иглу в собственную вену было непривычно, и он отдался в чужие руки. Митрофаза быстро перетянул ему бицепс, аккуратно вонзил и опорожнил шприц. Потом ловко, одним движением, затянул руку себе. Щелкнул зажигалкой, привычно провел пламенем по кончику иглы и укололся сам.
Моряк дождался своей очереди с трудом. Как голодный корку хлеба, схватил шприц. Стерилизацию использовал самую простую: облизал иглу и торопливо ткнул в локтевой сгиб. Его лицо в этот миг было полно вдохновения, как у скрипача.
Все трое преображались на глазах. Бугор поднял с пола кусок толстой медной проволоки, сделал петлю. Ткнул кулаком в спину Шеломова. Тот испуганно шарахнулся, торопливо доложил:
– Сидит у стенки, с места не сходит.
Бугор протянул ему проволочную петлю.
– Иди к нему. Набросишь на шею и будешь тянуть за этот конец. Мы сразу подскочим. А не сделаешь, самого удавлю. Все, пошел.
И он отвесил Шеломову легкий ободряющий подзатыльник.
Вовец сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Холодный бетон приятно студил ноющие дробовые раны. Вовец отдыхал. Он здорово вымотался и перенервничал. И каждая мышца, каждая жилка и косточка уставшего тела требовали отдыха или, хотя бы, передышки. Он положил обрез себе на колени и не собирался вставать, намереваясь отдыхать до тех пор, пока банда сама не проявится.
Между клеток возник нерешительный Шеломов. Нелепым бабьим жестом одернул подол левой рукой. Вовец хмыкнул: зачем на этот раз прислали придурка? Тот боязливо приблизился, запереминался, в глазах смертельная тоска и ужас. Вовец устало посмотрел на него.
– Слушай, я вот гляжу и удивляюсь: что ты за человек такой? Почему ты с ними, а не с нами? Гляди, какая у меня берданка. Я же их всех перестреляю рано или поздно.
– А ты сначала перестреляй, а потом говори. – Лицо Шеломова исказилось болью. – А я не могу, я боюсь. Я смерть видел ближе, чем тебя.
– Я тоже. – Вовец поднялся, повел плечами, разминаясь. – Ладно, говори, зачем опять прислали. Не сам же по себе ты заявился.
Шеломов сделал непонятный жест левой рукой. На Вовца не глядел, топтался с неопределенными намереньями, но близко не подходил.
– А в руке у тебя что? – заинтересовался Вовец. – Ну-ка, дай сюда.
Шеломов покорно протянул проволочную петлю.
– Меня, что ли, душить собрался? – хмыкнул Вовец.
– Н-нет, – побледневший Шеломов даже заикаться начал, – они приказали, но я бы не стал. Вот честное слово, не стал бы. Только не забирай. Если заберешь, он меня убьет. – На глазах у Шеломова выступили слезы. – Они же уколотые все, не понимают ничего.
– Вот как!
Эта новость меняла дело. Вовец решительно вырвал из рук Шеломова проволочную удавку. Дело принимало лихой оборот. Человек под кайфом не знает ни боли, ни страха, ни жалости, ни усталости. Нередко на короткое время у него обостряются ум и все чувства. Потом, когда действие наркотика кончится, он упадет без сил, страдая от жажды и болей во всем теле. Но это потом, а сейчас надо нанести упреждающий удар, вырвать инициативу из рук врага.
Вовец взял обрез наизготовку, взвел курки и побежал вдоль длинного ряда клеток, облаянный песцами. Но и Шеломов, как привязанный, кинулся следом, что-то нечленораздельно крича. Вот козел, подумал Вовец, выдает с потрохами. Он развернулся и ударил Шеломова ногой в живот. Тот хрюкнул и опустился на пол, скуля и подвывая. А Вовец тут же нырнул в узкий проход между клеток.
Вонючее темное пространство поглотило его. Из-за сетки блеснули красным светом круглые глаза, заставив его вздрогнуть. Вовец зло хлестнул стволом обреза по тонкой сетке и прорвал её. Мгновенно пришло решение. Задрав ногу, вставил носок ботинка в затрещавшую дыру, оттолкнулся посильнее. Проволочная удавка повисла на руке, а ладонью он схватился за край крыши трехэтажного блока клеток. Забросил на крышу обрез. Ухватился второй рукой. Подтянуться и выбраться наверх было делом нескольких секунд.
Некоторое время он лежал, отдыхая и внимательно вглядываясь в окружающий сумрак. Впрочем, здесь, наверху, темнота не была столь густа. С небес лился тихий пепельный свет, серебрил дощатые крыши клеток. Вовец окинул взглядом этот лабиринт и усмехнулся. Похоже, ему удалось исчезнуть из поля зрения врага.
Он поднялся и пошел по крыше. Если бы верх был железным, он непременно загремел бы, и, несмотря на тявканье и скулеж зверья, его запросто могли бы услышать. А так он бесшумен и невидим. До соседнего ряда клеток чуть больше метра, можно перешагнуть. Вовец перешагнул. Это оказался наружный ряд, за ним была стенка и симметрично расположенные справа и слева выходы коридоров. Сюда следовало поглядывать. Вовец присел, осторожно выглянул.
Вдоль клеток крался человек, выставив перед собой огромный мясницкий нож. Он приближался довольно быстро. Голова белела, закутанная в белые тряпки, словно в чалму. Наверное, именно ему заряд дроби содрал скальп. Вовец прикинул расстояние сверху вниз. Прощупал проволочную удавку. Ничего, проволока ровная, должна скользить легко, затягиваться надежно. Он положил обрез на крышу, и сам улегся несколько наискосок.
Бандит приближался, слегка сгорбившись, как боксер в боевой стойке. Длинный и широкий нож он держал перед собой острием вперед. Вот он уже точно под Вовцом.
Выставив за край крыши голову и правое плечо, Вовец плавным движением опустил вниз руку и, будто рыбу сачком, поймал петлей голову врага. Резко потянул назад и вверх намотанную на руку проволоку. Он не глядел вниз, откинувшись назад, всем весом своего довольно тщедушного тела пытался удержать и подтянуть кверху бьющегося в агонии человека. Проволока больно резала ладонь, и он, схватив её и другой рукой, тянул что есть сил, стараясь терпеть все усиливающуюся боль.
Тыльной стороной кисти оцарапался о что-то торчащее из досок крыши. Это оказалась шляпка большого гвоздя, не забитого до конца. Она вылезала не больше, чем на сантиметр. Вытянув проволоку сколько только смог, Вовец захлестнул её вокруг гвоздя и быстро дважды обмотнул вокруг. На том конце, внизу, дергался в предсмертной муке задыхающийся человек, и Вовец заклинал и молил господа бога, чтобы проволока выдержала, не лопнула. Он выпутал ладони и тщательно закрутил проволоку вокруг гвоздя, заплел надежно.
Потом выглянул и увидел, как в слабом свете, падающем из выходов коридоров, бьется внизу заарканенный бандит. Тот царапал себе горло, пытаясь избавиться от смертоносной проволоки. Ноги его подгибались, он проседал, туго натягивая проволоку, и тут же подскакивал, судорожно дергаясь всем телом, валился набок и запрокидывал голову. И тогда Вовец видел как блестят его мокрые выпученные глаза и раскрытый рот, полный серой пены, и липкие слюни поблескивают на подбородке.
Вовец отвернулся, окинул взглядом пространство, скупо освещенное бледным светом. Больше здесь никого не было видно. Он подхватил обрез и, пригнувшись, пошел по прогибающимся доскам крыши.
Что-то просвистело над головой, что-то большое. Потоком воздуха взъерошило волосы. Вовец не успел ничего понять, как сильный удар в висок едва не сбросил его на пол. В глазах вспыхнули разноцветные пятна, голову наполнила резкая боль, уши заложило колючим звоном. Все тело сделалось ватным, непослушным. Вовец, теряя сознание, упал на четвереньки.