Ивинский резко отдернул занавеску балдахина.
– Кто осмелился… – гневно начала правительница, но, увидев Жанну, фигура которой была освещена факелами стоявших в глубине гвардейцев, запнулась, вскрикнула и отшатнулась назад.
– Очкасова! – раздирающим голосом вскрикнула любимая фрейлина.
– Да, это я! – ответила Жанна. – Вставайте, ваше высочество, и благоволите одеться! Нам надо свести кое-какие старые счеты!
Анна Леопольдовна хотела что-то ответить. Но тут ее взгляд упал на группу гвардейцев и царевну Елизавету, стоявших в глубине. Она вскрикнула и упала в обморок.
Оставив здесь часть гвардейцев, которым было приказано арестовать правительницу и ее фрейлину, Елизавета Петровна отправила несколько солдат за принцем Брауншвейгским, сама же прошла в детскую, где нянька держала на руках проснувшегося от шума малолетнего императора. Ребенок вдруг замолк и потянулся к ней ручонками.
Елизавета Петровна взяла его на руки, приласкала, успокоила, после чего сказала:
– Бедный ребенок! Ты-то ни в чем не виноват, и тебе приходится страдать за чужие грехи. Но я постараюсь, чтобы тебе было хорошо!
Да, цесаревна «постаралась»! Иоанну Антоновичу было действительно «очень хорошо».
Но в тот момент она была искренна: суровая судьба Иоанна Антоновича была внушена императрице Елизавете маркизом Шетарди, который намекал даже, что не худо было бы казнить несчастного ребенка, дабы отрезать возможность каких-либо выступлений от его имени.
Арестовав всю семью правительницы, Елизавета Петровна вернулась к себе во дворец. Там ее уже ждали все недавние враги, приведенные туда связанными. Цесаревна приказала отправить всех их в Петропавловскую крепость, куда было уже приказано отвести правительницу, Менгден и принца Брауншвейгского.
Тем временем несколько преображенцев поскакали верхами во все стороны, объявляя повсеместно о совершившемся. Занималась заря. Отовсюду к дворцу Елизаветы Петровны стекались толпы. Тут были генералы и крепостные мужики, архиереи и простые солдаты. Все встречали со стороны Елизаветы Петровны самый ласковый прием. В два часа дня комиссия, состоявшая из высшего духовенства и высших государственных чинов, приветствовала цесаревну титулом императрицы всей Руси!
XXI. Разочарование Жанны
– Я в отчаянии, Анри, – воскликнула Жанна, положив свою хорошенькую головку на плечо мужа, – да, положительно в отчаянии! Неужели все мы ошиблись? Неужели все наши старания ушли впустую, и бедная Россия по-прежнему должна будет страдать?
– Да в чем дело, птичка моя? – ласково спросил Суврэ, обнимая Жанну.
– Я не узнаю в императрице Елизавете прежней царевны! Где ее ласковость, доброта, доступность, мягкосердечие? Как только она твердой стопой встала на трон, так посыпались одно самодурство за другим, одна жестокость за другой! Где же все широковещательные обещания, где же все сладкие слова? Туман рассеялся, и за ним оказывается опять каменистая, суровая пустыня. Неужели того, что мы сделали, не к чему было делать? Неужели все жертвы были бесплодны?
Жанна опять бессильно опустила голову.
Она была действительно утомлена и физически и нравственно. Последние дни она даже с мужем редко виделась. Елизавета Петровна требовала постоянного присутствия Жанны возле себя и хотела назначить ее своей гофмейстериной, однако Жанна пока еще избегала решительного ответа.
– Но ты так и не сказала мне, в чем дело, птичка? – ласково повторил Анри.
– Да трудно рассказать, милый. Ясных фактов немного, но эта перемена чувствуется во всем. Ты знаешь, как бесчинствовали и бесчинствуют до сих пор гвардейские солдаты! Императрице Елизавете неоднократно пытались жаловаться мирные жители, но если потерпевшие не принадлежат к числу родственников или добрых друзей былых заговорщиков, то их попросту прогоняют вон. «Они потрудились, надо дать им позабавиться!» – сказала однажды императрица… Как могла она решиться сказать такой ужас? Позабавиться за счет мирных жителей!.. Да ведь этому имени нет! И главное, она буквально не выносит ни малейшего противоречия. Я пыталась обратить ее внимание, что новое царствование начиналось именно с того, чего она так хотела избегнуть: с кровопролития… Боже, какая буря поднялась!
– Но согласись, Жанна, что ее трудно остановить…
– А история с Лопухиной? – не слушая его, продолжала Анна Николаевна. – Лопухина уже давно считалась первой красавицей во дворце, и уже давно Елизавета не могла простить ей это соперничество. И что же? Теперь, когда она должна быть выше подобных мелочей, это обстоятельство не дает ей покоя и вызывает с ее стороны самые непростительные выходки. Недавно на куртаг Лопухина явилась случайно причесанной точно так же, как и императрица, причем в ее волосах тоже были цветы. Елизавета Петровна, увидев это, даже побагровела от гнева. Она быстро подскочила к Лопухиной, схватила ее за волосы, растрепала прическу, надавала пощечин и ушла. А когда ей доложили, что с Лопухиной случился продолжительный обморок, она изволила милостиво ответить: «Ништо ей, дуре!» Да и мало ли…