— Я знаю это, — сказала королева, — но надеюсь, что его болезнь неопасна.
— Это потому, что врачи не осмеливаются сказать вашему величеству то, что они думают. Однако Бувар, которого я расспрашивал и у которого нет никаких причин скрытничать со мной, сказал мне правду.
— И эта правда?.. — с непритворным беспокойством спросила королева.
— … состоит в том, что его величество страдает неизлечимой болезнью.
Королева вздрогнула и пристально посмотрела на кардинала; ибо, хотя между ней и Людовиком XIII не было глубокого взаимного сочувствия, смерть короля должна была привести к таким пагубным изменениям в положении Анны Австрийской, что эта смерть, даже если бы она была безразлична ей с любой другой точки зрения, все же явилась бы для нее тяжелым ударом судьбы.
— Бувар сказал вашему высокопреосвященству, что болезнь короля смертельна?.. — спросила Анна Австрийская, окидывая пронизывающим взглядом бесстрастное лицо кардинала.
— Давайте поймем друг друга, сударыня, — ответил Ришелье, — ибо мне не хотелось бы раньше времени внушать вашему величеству страх. Бувар не говорил мне, что смерть король неминуема, но он сказал мне, что считает болезнь, которой страдает король, смертельной.
Кардинал произнес эти слова с такой искренностью и это мрачное предсказание настолько хорошо согласовывалось со страхами самой Анны Австрийской, которые не раз ее охватывали, что она, не сумев удержаться, нахмурила свои прекрасные брови и вздохнула.
Кардинал догадался о том, что творилось в душе королевы, и продолжал:
— Ваше величество, думали ли вы когда-либо о положении, в каком вы окажетесь, если король умрет?
Лицо Анны Австрийской омрачилось еще более.
— Этот двор, — продолжал кардинал, — где на ваше величество смотрят как на иностранку, заполнен лишь вашими врагами.
— Я это знаю, — произнесла Анна Австрийская.
— Королева-мать дала вашему величеству доказательства вражды, которая только и хочет разразиться.
— Да, она ненавидит меня, но, спрашивается, за что, ваше высокопреосвященство?
— Вы женщина и задаете подобный вопрос! Она ненавидит вас за то, что вы ее соперница по могуществу; за то, что она не может быть вашей соперницей по молодости и красоте; за то, что вам двадцать два года, а ей сорок девять.
— Да, но меня будет поддерживать герцог Анжуйский.
Ришелье улыбнулся.
— Пятнадцатилетний ребенок! — воскликнул он. — Да и какой к тому же ребенок!.. Брали ли вы когда-нибудь труд читать в этом трусливом сердце, в этой скудоумной голове, где все желания остаются неосуществленными, и не по недостатку честолюбия, а по недостатку смелости? Не доверяйте этой бессильной дружбе, сударыня, если вы рассчитываете опереться на нее, ибо в минуту опасности она прогнется под вашей рукой!
— Но вы, господин кардинал? Разве не могу я рассчитывать на вас?
— Да, несомненно, сударыня, если только я сам не окажусь вовлечен в гибельное падение, которое угрожает вам; но Гастон, который наследует своему брату, ненавидит меня, а Мария Медичи, любимым ребенком которой он является и которая вылепливает его сердце, как если бы она имела дело с мягким воском, вернет себе всю свою власть и никогда не простит мне свидетельств сочувствия, которые я вам давал. Если король умрет бездетным, мы оба погибли: меня сошлют в мою Люсонскую епархию, а вас отправят в Испанию, где вас ожидает монастырь. Печальная будущность для того, кто, подобно вам, мечтает о королевской власти или, что еще лучше, о регентстве!
— Господин кардинал! Судьба королей, как и судьба простых смертных, в руках Всевышнего!
— Да, — с улыбкой произнес кардинал, — и потому Господь говорит созданному им человеческому существу: «Помоги себе сам, и Небеса тебе помогут».
Королева снова бросила на кардинала-министра один из тех ясных и глубоких взглядов, какими обладала она одна.
— Я не понимаю вас, — промолвила она.
— А у вас есть сколько-нибудь желания понять меня? — спросил Ришелье.
— Да, ибо положение серьезное.
— Есть вещи, которые трудно выразить словами.
— Но не тогда, когда вы обращаетесь к тому, кто понимает недомолвки.
— Стало быть, вы позволяете мне говорить, ваше величество?
— Я слушаю ваше высокопреосвященство.
— Итак, нельзя, чтобы в случае смерти короля корона попала в руки герцога Анжуйского, ибо в тот же час скипетр попадет в руки Марии Медичи.
— Но что нужно сделать, чтобы предотвратить это?
— Нужно устроить так, чтобы в час смерти Людовика Тринадцатого можно будет объявить Франции, что он оставил наследника короны.