Между тем мало того что развернулась открытая травля Анны Австрийской — против нее составился еще и тайный заговор. Кардинал был уведомлен г-жой де Ланнуа, своей шпионкой при королеве, что у Анны Австрийской нет более алмазных подвесок, которые ей подарил король и которые, по всей вероятности, были посланы ею Бекингему в ту ночь, что последовала за его возвращением из Булони.
Ришелье тотчас написал леди Кларик, бывшей любовнице Бекингема, предлагая ей пятьдесят тысяч ливров, если она сумеет срезать две из двенадцати подвесок и прислать их ему.
Через две недели кардинал получил две подвески. Леди Кларик, находясь на большом балу, где был и Бекингем, воспользовалась столпотворением и незаметно для герцога срезала их.
Кардинал пребывал в восторге: месть была в его руках; по крайней мере, он так полагал.
На другой день король известил королеву, что старшины Парижа намереваются дать бал в городской ратуше, и попросил ее украсить себя, дабы оказать честь одновременно старшинам и ему, алмазными подвесками, которые он ей подарил. Анна Австрийская спокойно ответила королю, что все будет сделано по его желанию.
Бал был назначен на следующий день, так что мщение кардинала, казалось, не должно было заставить себя ждать.
Что же касается королевы, то она была так спокойна, как если бы ей не угрожала никакая опасность. Кардинал не мог понять этого спокойствия, являвшегося, по его убеждению, лишь маской, под которой ей, благодаря огромному самообладанию, удавалось скрыть свою тревогу.
Наконец настал час бала. Кардинал присутствовал на нем; король приехал один; королева, по правилам этикета, должна была приехать отдельно. В одиннадцать часов возвестили о прибытии королевы.
Тотчас же все взгляды, а особенно, как нетрудно понять, взгляды короля и кардинала, обратились на вошедшую Анну Австрийскую.
Королева была блистательна: она была одета на испанский лад, в зеленое атласное платье, шитое золотом и серебром; его широкие висячие рукава были перехвачены у запястий крупными рубинами, которые служили пуговицами; открытый воротник из присборенных кружев позволял увидеть ее восхитительно белую грудь; на голове у нее была небольшая шапочка, увенчанная пером цапли, а с плеча ее изящно свисала брошь, украшенная двенадцатью алмазными подвесками.
Под предлогом сказать королеве комплимент по поводу ее красоты кардинал подошел к ней и пересчитал подвески: не пропало ни одной.
Кардинал остолбенел от удивления, ибо на плече у королевы было двенадцать подвесок, а еще две он держал в своей руке, судорожно сжатой от гнева.
Разгадка же этого такова.
Вернувшись с бала и начав раздеваться, Бекингем обнаружил пропажу. Вначале ему пришло в голову, что он стал жертвой обычного воровства, но, поразмышляв, герцог быстро догадался, что подвески были похищены с куда более опасным намерением, куда более злым умыслом. Он тотчас же приказал наложить запрет на выход судов из всех портов Англии и под страхом смерти запретил всем капитанам судов готовиться к отплытию.
Ну а пока все с удивлением и едва ли не с ужасом задавались вопросом о причинах этой меры, ювелир Бекингема поспешно делал две подвески, неотличимые от тех, что пропали; и уже следующей ночью быстроходное судно, с которого одного запрет на выход в море был снят, направилось к Кале; спустя двенадцать часов запрет был снят для всех.
В итоге королева получила подвески за двенадцать часов до того, как король предложил ей надеть эти украшения на балу в городской ратуше.
В этом и была причина крайнего спокойствия королевы, которого не мог понять кардинал. Удар, полученный им, был страшен, и потому Ришелье тотчас поклялся погубить тех, кто обманул его.
Вскоре станет видно, как он преуспел в этом замысле.
Мы уже говорили о том, как Мария Медичи, охваченная вечной и ненасытной жаждой власти, поставила себе задачей раздувать распрю между своими детьми, отдаляя таким образом с помощью подозрений мужа от жены.
Но, когда Бекингем уехал, а заговор с подвесками раскрылся, Людовик XIII счел себя совершенно успокоенным в отношении герцога, вследствие чего королева-мать испугалась, что между сыном и невесткой произойдет сближение, которое, по ее расчетам, могло уничтожить все ее влияние. И она вновь бросила взгляд на герцога Анжуйского, решив уже во второй раз сделать его в глазах ревнивого и подозрительного Людовика XIII призрачным видением убийства и супружеской измены.