Со стороны кардинала это было объявлением войны — неожиданным, но открытым и решительным; и потому Шале тотчас бросился к его высокопреосвященству, чтобы потребовать исполнения данного им обещания. Однако кардинал заявил, что он никоим образом не нарушил своего обещания, так как господин великий приор и господин де Вандом арестованы не потому, что они принимали участие в заговоре Флёри, а из-за того, что они давали дурные советы господину герцогу Анжуйскому: один устно, а другой письменно.
Шале не был обманут этим ответом и потому, то ли вследствие угрызений совести, то ли вследствие присущего ему непостоянства, стал искать кого-нибудь, кто согласился бы передать кардиналу, что тот не должен более рассчитывать на него и что он берет назад свое слово. Командор де Балансе, к которому он сначала обратился, отказался принять на себя это поручение, предостерегая Шале, что тот становится на путь, ведущий к тюремному заключению, а возможно, и к чему-нибудь похуже. Но Шале не принял в расчет этого мнения и письменно уведомил кардинала, что оставляет его.
Спустя несколько дней его высокопреосвященству стало известно, что Шале не только снова присоединился к партии герцога Анжуйского, но и возобновил отношения с г-жой де Шеврёз, своей бывшей любовницей.
С этого времени Шале была заранее уготована роль искупительной жертвы.
Между тем герцога Анжуйского чрезвычайно встревожил арест его братьев-бастардов, и, начав бояться за самого себя, он, по-видимому, действительно стал искать убежище за пределами Франции или, по крайней мере, в какой-нибудь крепости Французского королевства, под защитой стен которой он мог бы оказывать сопротивление кардиналу и диктовать свои условия, как это уже не раз делали господа принцы, после каждого восстания появлявшиеся при дворе еще богаче и могущественнее, чем прежде.
И тут Шале предложил герцогу Анжуйскому себя в качестве посредника в переговорах как с недовольными вельможами, командовавшими крепостями во Франции, так и с иностранными государями.
И в самом деле, он написал одновременно маркизу де Ла Валетту, исполнявшему обязанности губернатора Меца, графу Суассонскому, исполнявшему обязанности губернатора Парижа, и маркизу де Легу, фавориту эрцгерцога, в Брюссель.
Ла Валетт ответил отказом, но вовсе не из-за того, что он не был недоволен Ришелье, на которого у него самого были причины жаловаться, а потому, что он не был склонен вступать в заговор, имевший целью расстроить брак мадемуазель де Монпансье, его близкой родственницы, с сыном короля Франции.
Граф Суассонский послал к герцогу Анжуйскому некоего Буайе, который от его имени предложил принцу пятьсот тысяч экю, восемь тысяч пехотинцев и пятьсот конников, если тот пожелает немедленно покинуть двор и присоединиться к нему в Париже.
Что же касается г-на де Лега, то мы скоро увидим, каков был итог начатых с ним переговоров.
Между тем Лувиньи, младший сын в семье Грамонов, попросил Шале послужить ему секундантом на дуэли со старшим сыном герцога д’Эпернона, графом де Кандалем, с которым он поссорился из-за герцогини де Роган: оба они были влюблены в нее.
К несчастью, Лувиньи составил себе в делах подобного рода дурную репутацию. За некоторое время до этого у него была дуэль, оставившая неизгладимое пятно на его имени: во время поединка с Окенкуром, ставшим позднее маршалом Франции, он предложил противнику снять мешавшие им обоим шпоры. Окенкур согласился, и, когда он нагнулся, чтобы отстегнуть ремни, Лувиньи пронзил его шпагой. Окенкур после этого полгода пролежал в постели и однажды был так плох, что исповедник, полагая, что раненый вот-вот скончается, стал умолять его простить Лувиньи. Но Окенкур, не терявший все же надежды на выздоровление, поставил условие.
— Если я умру, — сказал он, — да, я прощаю его; если же поправлюсь, то нет.
И потому Шале, опасаясь, несомненно, увидеть какую-нибудь новую сцену такого же рода, наотрез отказался послужить Лувиньи секундантом.
«Злобный малый был так уязвлен этим отказом, — говорит Бассомпьер, — что тотчас отправился с доносом к кардиналу, рассказав ему все, что знал, и все, чего не знал».
Знал же Лувиньи то, что Шале написал от имени герцога Анжуйского письма г-ну де Ла Валетту, графу Суассонскому и маркизу де Легу; но вот чего он не знал и на чем, тем не менее, настаивал, так это то, что Шале будто бы взялся убить короля и что герцог Анжуйский и его ближайшие друзья обещали находиться у дверей его величества во время этого убийства, чтобы поддержать Шале, если ему понадобится помощь.