И в самом деле, желая доставить развлечение лорду Монтегю, с которым, несмотря на его пленение, обращались как со знатным вельможей, г-н де Бурбонн и г-н де Булонь каждый вечер приглашали офицеров играть с ним в карты. Лапорта, входившего в число офицеров, приглашали вместе с другими, и он никогда не упускал случая принять участие в этих собраниях.
В первый же день лорд Монтегю, видевший Лапорта во время путешествия герцога Бекингема во Францию, узнал его и, поскольку тот был известен ему как один из самых преданных слуг королевы, понял, что этот человек находится здесь с каким-то особым поручением. И потому в какой-то момент Монтегю устремил взгляд на Лапорта, и, когда тот вполне непринужденно обернулся в его сторону, они обменялись взглядами, которых не заметил никто, кроме барона де Понтьё, еще более укрепившегося после этого в своем убеждении, что Лапорт приехал, чтобы попытаться вступить в сношения с пленником.
Чтобы помочь, причем скрытно, насколько это было в его силах, стараниям такого преданного слуги, г-н де Понтьё однажды вечером, когда недоставало четвертого, чтобы сыграть партию с лордом Монтегю, указал на Лапорта, который с готовностью принял предложенное ему за карточным столом место. Как только он сел, его нога столкнулась с ногой Монтегю, и это дало ему понять, что лорд узнал его. Лапорт, со своей стороны, употребляя тот же язык, постарался убедить пленника держаться начеку; затем, посредством понятных только им фраз, они посоветовали друг другу быть как можно внимательнее.
И в самом деле, никакой возможности переговариваться у них не было, но они могли переписываться. Не переставая играть, Лапорт перекатывал по столу карандаш, которым отмечали очки, и милорд Монтегю незаметно для всех завладел им.
На другой день игра возобновилась; Лапорт, как и накануне, занял место между пленником и бароном де Понтьё; по другую сторону стола сидел г-н де Бурбонн собственной персоной.
Тасуя карты, Лапорт умышленно выпустил из рук часть колоды, и она упала на пол. Проявляя учтивость, лорд Монтегю поспешил нагнуться, чтобы помочь Лапорту исправить допущенную им оплошность, и одновременно с картами поднял записку, которую он незаметно сунул в карман.
На следующий день лорд Монтегю, отличавшийся необычайной приветливостью, пошел навстречу Лапорту, едва заметив его, и протянул ему руку. Лапорт поклонился в ответ на такую вежливость и ощутил, что, пожимая ему руку, милорд сунул в его ладонь ответ на вчерашнюю записку.
Ответ был самый успокоительный. Лорд Монтегю утверждал, что он не получал от Бекингема никаких писем к королеве и что ее имя никак не упоминалось в изъятых у него бумагах; заканчивал же он уверением, что королева может быть спокойна и что он скорее умрет, чем скажет или сделает то, что может доставить неприятность ее величеству.
Лапорт, хотя и владея этой запиской, которую он с таким нетерпением дожидался, не покинул эскорт и почти каждый вечер продолжал играть в карты с милордом. В самом деле, он не осмеливался ни доверить это письмо почте, из опасения, что оно будет перехвачено, ни оставить свой отряд, из опасения, что это вызовет определенные подозрения.
Так что при всем своем нетерпении Лапорт лишь шаг за шагом приближался к Парижу; он прибыл туда в Страстную пятницу, и, поскольку в тот же день пленник был препровожден и заключен в Бастилию, сразу же после завершения формальностей, полагающихся в подобных случаях, преданный слуга королевы мог считать себя свободным.
Королева узнала о его возвращении, причем не от какого-нибудь вестника, а сама, ибо беспокойство ее было так велико, что в тот день, когда, по ее сведениям, лорд Монтегю должен был приехать, она села в карету и выехала навстречу эскорту. Среди конников она разглядела Лапорта, и он, в свой черед заметив королеву, попытался успокоить ее победным жестом.
Тем не менее весь этот день Анна Австрийская провела в сильном волнении. И потому с наступлением ночи Лапорта, как и в первый раз, провели в Лувр, и он встретился там с королевой, ожидавшей его с великой тревогой.
Лапорт начал с того, что подал ей записку лорда Монтегю, которую королева с жадностью перечитала несколько раз; затем, глубоко вздохнув, она промолвила:
— Ах, Лапорт! Впервые в продолжение целого месяца я дышу свободно. Но как же случилось, что вы, располагая столь ценным для меня известием, не смогли передать мне его раньше или сами не доставили его с величайшей поспешностью?