Утверждали, будто королева впервые почувствовала себя беременной еще в 1636 году и благодаря этому была совершенно убеждена в том, что бесплодие, в котором ее упрекали, проистекало не от нее. Говорили также, что эту беременность успешно скрыли от короля и, возможно, именно этот первый исчезнувший ребенок и появился впоследствии с железной маской на лице.
Скрытие рождение этого первого ребенка, который, согласно тем же слухам, был мальчиком, вызывало, как уверяли, глубочайшие сожаления у Анны Австрийской, во-первых, как у матери, а во-вторых, как у королевы: здоровье короля с каждым днем становилось все хуже, и его величество мог умереть в любую минуту, оставив свою вдову совершенно незащищенной от застарелой ненависти Ришелье. А ведь Анна Австрийская уже имела перед глазами пример такой ненависти: королева Мария Медичи, осмелившаяся однажды открыто встать на сторону противников кардинала, оказалась изгнана из страны, хотя и была матерью короля, и влачила теперь нищенскую жизнь за границей.
Правда, кардинал тоже казался безнадежно больным, и врачи говорили, что жить ему осталось немного. Но его высокопреосвященство так часто делал вид, что его болезнь опаснее, чем это было на самом деле, и вводил всех в заблуждение, изображая наступление агонии, что, как и агонии Тиберия, его скорой смерти никто больше не верил. К тому же, даже если кардинал был действительно болен и его болезнь действительно была смертельна, разве можно было предугадать, кто из них, состязаясь друг с другом, достигнет могилы раньше — король или кардинал? И если Ришелье пережил бы Людовика XIII всего лишь на полгода, то и этого срока ему было бы достаточно, чтобы навсегда погубить королеву.
Поговаривали также, что, стоило только королеве заметить свою вторую беременность, как она пожелала извлечь выгоду из случившегося, заставив Людовика XIII поверить, будто это он отец ребенка, и использовав плод этой беременности, если родится мальчик, в качестве законного наследника престола. Стало быть, та сцена, которая происходила у мадемуазель де Лафайет и с которой мы начали наше повествование, была не чем иным, как умело подготовленным представлением, комедией, в которой король должен был играть роль одураченного мужа.
Слухи эти были порождены или, по крайней мере, подкреплены устными и даже письменными откровениями г-на де Гито, капитана гвардейцев королевы. Господин де Гито рассказывал, что мысль ехать ужинать и ночевать в Лувр и в голову не приходила тогда Людовику XIII, а как раз сама королева дважды в продолжение того достопамятного вечера 5 декабря посылала в монастырь Визитации на улице Сент-Антуан за своим августейшим супругом, который, устав от борьбы и долгих споров, уступил в конце концов ее настояниям, а главное, настояниям мадемуазель де Лафайет.
Что же касается настоящего отца этих двух детей, то позднее мы увидим его появление и возвышение.
Однако, повторяем, все эти утверждения были лишь слухами, бытовавшими среди аристократии и народа, и историк, хотя и приняв их к сведению, ни в коем случае не может опираться на них.
Неоспоримым фактом является лишь то, что королева была беременна и что эта беременность вызвала великое ликование во всей Франции. Однако к этому ликованию примешивался сильный страх, а не родит ли королева девочку!
Анна Австрийская, по-видимому верившая, что у нее родится сын, пожелала иметь искусного астролога, который в минуту рождения ребенка составил бы его гороскоп, и обратилась к королю с просьбой найти такого человека; король передал это важное дело на усмотрение кардинала, и тот взялся отыскать чародея, о котором шла речь.
Ришелье, чрезвычайно доверявший астрологии, как это доказывают его «Мемуары», вспомнил о некоем Кампанелле, испанском доминиканце, в познаниях которого он некогда имел случай убедиться; но Кампанелла покинул Францию. Кардинал приказал собрать сведения о том, что с ним стало, и узнал, что Кампанелла схвачен итальянской инквизицией как колдун и в ожидании своего приговора содержится в миланской тюрьме. Ришелье пользовался чрезвычайно большим влиянием при иностранных дворах; он настоятельно потребовал освободить Кампанеллу, и вскоре узнику была дарована свобода.
И потому королеве объявили, что она может быть спокойна и вправе рожать, когда ей вздумается, ибо астролог, который должен составить гороскоп новорожденного дофина, уже на пути во Францию.
Наконец столь долгожданный момент настал. 4 сентября 1638 года, в одиннадцать часов вечера, королева ощутила первые родовые схватки. Она находилась тогда в Сен-Жермен-ан-Ле, в павильоне Генриха IV, окна которого выходили на реку.