Итог ожиданий так сильно интересовал парижан, что многие из тех, кто не мог жительствовать в Сен-Жермене или кого удерживали в Париже дела, в последние дни беременности королевы расставили вестовых вдоль всей дороги из Сен-Жермена в Париж, чтобы получать самые свежие и самые надежные новости.
К несчастью, мост в Нёйи незадолго до этого сломался, и был устроен паром, перевозивший через реку чрезвычайно медленно; однако жадные охотники до новостей, опережая изобретение телеграфа, поставили в караул на левом берегу реки людей, которые сменялись каждые два часа и которым было поручено передавать на другой берег известия о том, как обстоят дела.
Эти часовые должны были подавать отрицательные знаки, пока королева не разрешилась от бремени; угрюмо стоять, скрестив руки на груди, если королева родит дочь, и, наконец, поднять шляпу и радостно кричать, если королева произведет на свет дофина.
В воскресенье 5 сентября, около пяти часов утра, схватки участились, и г-жа Филандр поспешила уведомить короля, не спавшего всю ночь, что его присутствие стало необходимым. Людовик XIII тотчас направился к Анне Австрийской, велев передать Гастону, своему единственному брату, а также принцессе де Конде и графине Суассонской приказ собраться в покоях королевы.
Было уже шесть часов, когда Гастон и принцессы явились и их провели к Анне Австрийской. Вопреки правилам церемониала, требовавшим, чтобы в подобный момент комната королевы была заполнена людьми, подле Анны Австрийской не было, помимо короля и названных нами особ, никого, кроме герцогини Вандомской, которой Людовик XIII разрешил присутствовать при родах, чего не могла позволить себе ни одна другая принцесса, ибо разрешение это было даровано ей в виде особой милости.
Кроме того, в комнате родильницы находились г-жа де Лансак, воспитательница ребенка, который вот-вот должен был родиться; г-жа де Сенсе и г-жа де Ла Флотт, придворные дамы; две горничные, чьи имена не сочли нужным упомянуть в протоколе, будущая кормилица и повивальная бабка г-жа Перонн.
В примыкавшей к павильону комнате, рядом с той, в которой вот-вот должна была родить королева, был установлен исключительно для этого случая алтарь, перед которым поочередно совершали богослужение епископ Лизьё, епископ Мо и епископ Бове и перед которым они по завершении месс должны были оставаться, предаваясь молитвам до тех пор, пока королева не разрешится от бремени.
С другой стороны, в большом кабинете королевы, также смежном со спальней, собрались принцесса де Гемене, герцогиня де Ла Тремуй, герцогиня Буйонская, г-жа де Ла Виль-о-Клер, г-жа де Мортемар, г-жа де Лианкур, фрейлины и большое количество других знатных придворных дам, равно как епископ Меца, герцог Вандомский, герцог де Шеврёз и герцог де Монбазон, г-н де Сувре, г-н де Мортемар, г-н де Лианкур, г-н де Ла Виль-о-Клер, г-н де Брион, г-н де Шавиньи и, наконец, архиепископ Буржа, епископ Шалона и епископ Ле-Мана, а также другие знатные придворные и высшие офицеры королевской свиты.
Людовик XIII с большим беспокойством прохаживался из одной комнаты в другую. Наконец в половине двенадцатого утра повивальная бабка объявила, что королева разрешилась от бремени; затем, минуту спустя, среди глубокой и тревожной тишины, воцарившейся вслед за этим известием, она воскликнула:
— Радуйтесь, государь! Королевство и на этот раз не перейдет по наследству в женские руки: ее величество родила мальчика!
Людовик XIII тотчас выхватил из рук повивальной бабки ребенка таким, как тот появился на свет, и, бросившись к окну, показал новорожденного людям, собравшимся под балконом.
— Сын, господа, сын! — воскликнул он.
Тотчас же были переданы условленные знаки, и послышались радостные крики, которые преодолели Сену и, благодаря живому телеграфу, устроенному вдоль дороги, через несколько минут докатились до Парижа.
Затем, внеся дофина обратно в комнату королевы, Людовик XIII приказал епископу Мо, своему первому духовнику, немедленно окрестить новорожденного малым крещением в присутствии принцев и принцесс, придворных чинов и придворных дам, а также государственного канцлера. Потом король отправился в часовню Старого замка, где с большой торжественностью был совершен благодарственный молебен; вслед за тем он собственноручно написал длинное послание к городским властям, приложил к нему свою личную печать и приказал г-ну де Перре-Байёлю незамедлительно отнести его.
Празднества, которые в соответствии с повелением, содержавшимся в этом письме, были устроены в городе, превзошли все ожидания короля. Все дворцы вельмож были иллюминированы большими факелами из белого воска, пылавшими в огромных медных канделябрах. Кроме того, все окна были украшены разноцветными бумажными фонарями: дворяне приказали изобразить на них свои гербы, а простые горожане покрыли их множеством надписей, связанных с происшедшим событием. Большой дворцовый колокол звонил не умолкая весь этот день и весь следующий, как и колокол на Самаритянке; эти колокола звонили лишь по случаю рождения сыновей у французских монархов, а также в годовщину рождения королей и в час их кончины. Во все оставшиеся часы этого дня и в продолжение всего следующего дня в Арсенале и Бастилии палили из пушек и легких мортир. Ну а поскольку фейерверк на Ратушной площади не мог быть приготовлен ранее следующего дня, то в тот вечер там разожгли костер, для которого каждый принес вязанку хвороста; в итоге разгорелось такое сильное пламя, что на другом берегу Сены можно было читать без всякого иного света, кроме зарева этого огня.