На всех улицах были выставлены столы, за которыми все сидели сообща, выпивая за здоровье короля, королевы и дофина, в то время как палили пушки и сверкали праздничные огни, которые каждый зажигал по собственному почину и наперегонки с соседями.
Послы, со своей стороны, соперничали в роскоши и пышности, празднуя торжественное событие. На окнах особняка венецианского посла были повешены изумительно сделанные гирлянды цветов и плодов, на которые в темноте падали отсветы горящих фонарей и восковых факелов, в то время как многочисленные музыканты, сидя в праздничной колеснице, запряженной шестеркой лошадей, по его приказу разъезжали по улицам и оглашали их звуками ликующих мелодий. Английский посол устроил в саду своего особняка необычайно красивый фейерверк и поил вином всех, кто жил по соседству.
Религиозные братства также засвидетельствовали свою радость. Фельяны с улицы Нёв-Сент-Оноре устроили всеобщую безвозмездную раздачу хлеба и вина, наполняя корзины и сосуды всех являвшихся к ним бедняков. Иезуиты, которые всегда и везде оказываются верными себе, то есть преисполненными тщеславия и жаждущими пускать пыль в глаза, зажигали по вечерам 5 и 6 сентября более тысячи факелов, которыми они украсили фасад своей обители, а 7-го числа того же месяца устроили у себя во дворе фейерверк с огненным дельфином, наряду с двумя тысячами других огней освещавший балет и спектакль на ту же тему, исполнителями в которых были ученики их школы.
Кардинала не было в Париже, когда произошло это счастливое событие: он находился в Сен-Кантене, в Пикардии. Ришелье отправил королю поздравительное письмо, призывая его дать дофину имя Теодос, то есть Богоданный.
«Я надеюсь, — говорил он в своем письме, — что, поскольку он есть Теодос по дару, который Бог дал Вам в его лице, он будет и Теодосом по великим достоинствам императоров, носивших это имя».
С той же почтой Ришелье отправил поздравление королеве, но это его письмо было коротким и холодным. «Великая радость немногословна», — написал он в своем официальном послании.
Между тем астролог Кампанелла приехал во Францию и был препровожден к кардиналу, а затем вместе с ним отправился в Париж. Ришелье объяснил Кампанелле, с какой целью его вызвали, и приказал ему составить гороскоп дофина, не скрывая ничего из того, что откроет астрологическая наука. На бедного ученого, несколько сомневавшегося, возможно, в науке, к которой намеревались прибегнуть, легла тяжелая ответственность, и потому вначале он попытался пойти на попятную. Но под давлением кардинала, давшего ему понять, что он не просто так извлек его из миланской тюрьмы, Кампанелла выразил готовность выполнить поручение.
Так что его препроводили ко двору и подвели к колыбели дофина, которого он велел раздеть донага и внимательно осмотрел со всех сторон, а затем, приказав снова одеть новорожденного, вернулся к себе, чтобы составить предсказание.
Как нетрудно предположить, все с нетерпением ожидали итога этих наблюдений; но, когда стало ясно, что Кампанелла не только не появляется снова при дворе, но и не подает о себе никаких вестей, королева начала терять терпение и сама послала за астрологом. Кампанелла вернулся, но заявил, что проделанный им осмотр дофина оказался недостаточно полным; он снова велел раздеть ребенка, осмотрел его во второй раз и впал в глубокое раздумье. Наконец, когда его стал торопить кардинал, он изложил на латинском языке следующее пророчество: