После нее шла Голландия (она заслуживает нашего особенного внимания, ибо мы часто будем иметь с ней дело: именно ее поражения доставили Людовику XIV титул «Великий»), состоявшая из семи соединенных провинций, богатых пастбищами, но бедных зерновым хлебом, с нездоровым климатом и почти полностью затопляемых морем, от которого ее защищают лишь плотины; Голландия, которая из-за своих болот, каналов и мостов кажется Венецией, перенесенной на север; Голландия, которую полвека свободы и труда подняли на уровень нации второго ряда и которая стремится занять место в первом ряду, если ничто не остановит ее быстрого возвышения; Голландия, эта новоявленная Финикия, соперница Италии по части торговли, создающая ей угрозу своим путем вокруг мыса Доброй Надежды, более быстрым для сообщения с Индией, чем любая из трех караванных дорог, оканчивающихся в Смирне, Александрии и Константинополе; соперница Англии по части морского флота, корсары которой именуют себя метельщиками моря и делают своим флагом метлу, не помышляя о том, что однажды их высекут розгами, выдернутыми из этого флага; Голландия, наконец, которую ее географическое положение делает морской державой и которую принцы Оранские, лучшие военачальники тогдашней Европы, делают военной державой.
По ту сторону Голландии начали подниматься из-под своих снегов северные народы — жители Дании, Швеции, Польши и России. Но эти народы, непрерывно воюя между собой, сначала, казалось, должны были решить вопрос о первенстве на северном полюсе, прежде чем заняться вопросами общеевропейской политики. Дания, правда, уже имела Кристиана IV, а Швеция — Густава Васу и Густава Адольфа, но Польша еще ожидала появления Яна Собеского, а Россия — Петра I.
В то время как северные государства возвышались, на другой стороне континента, на другом горизонте Европы, все более слабели южные государства. Венеция, эта бывшая царица Средиземного моря, которой за сто лет до этого завидовали все остальные страны, оказалась поражена в самое сердце открытием Васко да Гамой пути вокруг мыса Доброй Надежды: трепеща одновременно перед султаном и императором и едва имея силы оборонять свои материковые владения, она являла уже лишь призрачную тень самой себя и вступила в эпоху упадка, превратившего ее в весьма красивые и поэтические руины, существующие еще и теперь.
Флоренция была спокойна и богата, но ее великие герцоги были мертвы. Из потомков тосканского Тиберия,[10] из внуков Джованни делле Банде Нере остался один лишь Фердинандо II. Флоренция по-прежнему притязала на то, чтобы именоваться итальянскими Афинами, но этим ее притязания и ограничивались. Не стоит и говорить, что потомки ее великих художников обладали ничуть не большими достоинствами, чем потомки ее великих герцогов, и что ее поэты, живописцы, скульпторы и архитекторы так же мало походили на Данте, Андреа дель Сарто и Микеланджело, как ее теперешние великие герцоги — на Лоренцо Великолепного и Козимо Великого.
Генуя, подобно Венеции, своей сестре и сопернице, чрезвычайно ослабела; она уже произвела на свет всех великих людей, она уже совершила все свои великие деяния, и вскоре мы увидим, как наследник Андреа Дориа явится в Версаль просить прощения за то, что он продавал порох и пушечные ядра алжирцам.
Савойя, раздираемая междоусобной войной, вообще не шла в счет; к тому же партия, имевшая в ней преобладающее влияние, вся целиком была на стороне Франции.
Швейцария была всего лишь естественной границей между Францией и Италией, каковой она остается еще и сегодня; она продавала своих солдат государям, которые были в состоянии их покупать, и была известна продажной храбростью, славу которой ее сыны поддержали 10 августа и 29 июля.
Таково было состояние Европы. Посмотрим теперь, каково было состояние Франции.
Франция не занимала еще заметного положения между европейскими государствами. Генрих IV, когда его убили, был, вероятно, на пути к тому, чтобы сделать ее первой европейской державой, и кинжал Равальяка поставил это под вопрос. Ришелье заставил относиться к ней с уважением, но, за исключением Руссильона и Каталонии, он незначительно расширил ее владения. Он одержал победу над имперцами в битве при Авене, но потерпел поражение от испанцев в битве при Корби, и неприятельский авангард дошел до Понтуаза. У нас было не более восьмидесяти тысяч войска, а флот, которого при Генрихе III и Генрихе IV не было вообще, лишь начал зарождаться при Ришелье. Людовик XIII имел только сорок пять миллионов годового дохода, то есть примерно сто миллионов нынешними деньгами, чтобы оплачивать все государственные расходы, и со времен осады Меца, предпринятой Карлом V, никто не видел пятидесяти тысяч солдат, собранных под начальством одного полководца и в одном месте.