VII
Анекдоты о кардинале Ришелье. — Голубая лента. — «Миллиада». — Походный фаворит кардинала. — Ла Фолон. — Россиньоль. — Отец Мюло. — Первый шталмейстер и духовник. — Кардинал и духовник. — Буаробер и кардинал. — Забавные рассказы. — Ракан наносит визит. — Вновь обретенные штаны. — Ожившие каминные подставки для дров. — Мадемуазель де Турне. — Три Ракана. — Кошки получают пенсион. — Кардинал и Марион Делорм. — Госпожа д’Эгийон. — Ее любовные дела. — Эпиграммы. — Госпожа де Бутийе. — Кардинал и Шере. — Сент-Амур. — Опала Буаробера. — Ода на эту тему. — Уловка Мазарини. — Кровопускание.
Рамки, которые мы сами установили для нашего повествования, вынуждали нас рисовать портрет кардинала широкими мазками; мы увидели, если так можно выразиться, лишь министра; попытаемся теперь в какой-то мере изобразить человека.
Ришелье проявлял тщеславие в двух вопросах: в благородстве своего происхождения и в своем поэтическом даре. Ему очень хотелось, чтобы все считали его род знатным, и он имел на это право; ему хотелось, чтобы все признали его великим поэтом, и вот тут он был неправ. Что же касается того, чтобы считаться великим министром, то как раз это его не особенно заботило, потому, возможно, что тут он был уверен: этого величия потомство опровергать не станет. Так что понаблюдаем теперь за кардиналом в его личной жизни, во взаимоотношениях с его секретарями, его академиками и его любовницами.
Как уже было сказано, кардиналу Ришелье, хотя он и в самом деле принадлежал к знатной фамилии, нередко приходилось сталкиваться с тем, что благородство его происхождения оспаривали. Как-то раз великий прево д’Окенкур стал настойчиво просить у его высокопреосвященства голубую орденскую ленту.
— На кой черт вам эта игрушка, сударь? — спросил д’Окенкура кардинал.
— Прошу прощения, монсеньор, — отвечал д’Окенкур, — но я отношусь к голубой ленте не как к игрушке, а как к одной из высших наград в государстве.
— Право слово, ну и награда! — бросил реплику кардинал.
— Однако именно она, — с досадой заметил д’Окенкур, — дала вашему отцу право носить титул шевалье.
Порой эта гордость за свое происхождение заводила Ришелье слишком далеко. Однажды великий приор де Ла Порт увидел, как кардинал у себя в доме, то ли нечаянно, то ли из гордости, не уступил дорогу принцу Пьемонтскому, ставшему впоследствии герцогом Савойским.
— Кто бы мог когда-нибудь подумать, — во всеуслышание произнес великий приор, уязвленный этим забвением приличий, — что внук адвоката Лапорта пройдет впереди внука Карла Пятого?
Сатиры, которые печатали против него в Брюсселе, чрезвычайно отравляли ему жизнь, и «Миллиада» стала истинной причиной того, что он объявил войну Испании.
Его ближайшее окружение составляли: туренский дворянин по имени Ла Фолон; Россиньоль, его дешифровщик; отец Мюло, его духовник, и Буаробер, его походный фаворит, прозванный так самим кардиналом.
Ла Фолон был своего рода стражником, которого по желанию Ришелье приставил к нему король, что случилось еще до того, как кардинал обзавелся камергером и телохранителями. В его задачу входило следить за тем, чтобы кардинала не беспокоили по маловажным поводам. Этот Ла Фолон был самым славным едоком при королевском дворе, и его невероятный аппетит чрезвычайно забавлял Ришелье, нередко приглашавшего его отобедать за своим столом. Кардинал заметил, что после каждого застолья его сотрапезник молитвенно бормочет какие-то слова.