Проект Франсуа Мансара сделан в типичном мансаров-ском стиле, с куполом и благородным центральным павильоном, разновысотными сланцевыми кровлями (без мансард!), он выдержан в незамутненных традициях начала XVII века. Маро и Коттар создали более современные проекты, но странное дело — ни изящества, ни величия. Леонор Уден сделал чертеж безумный, или же провидческий, как вам больше нравится, какой в следующем веке мог бы сделать Леду: он предложил снести Сен-Жермен-л'Оксерруа («архитектуру готов»), Пти-Бурбон, все окрестные кварталы и возвести ансамбль от Шатле до площади Согласия, какой не снился и Наполеону, даже окруженному дюжиной Персье и Фонтенов.
Лемерсье сделал проект, Лебрен другой, свои проекты представили Дюбуа и, вероятно, Клод Перро. Ни один не понравился: этот слишком архаичен, тот слишком причудлив или слишком дорог...
Но Кольбер не зря был учеником Мазарини: в его глазах ценность представляло лишь итальянское искусство. Он решит призвать римских архитекторов и поручит аббату Бенедетти, которого сделает кардиналом, вступить с ними в переговоры. Вот откуда вторая серия чертежей, по сравнению с французскими потрясающих. Их присылают Кандиани, Пьетро да Кортона, Райнальди. Чертежи Райнальди весьма причудливы.
Наконец, пишут Бернини, называемому Кавалером, автору колоннады собора Св. Петра, как и Мазарини, бывшему протеже Урбана VIII.
Бернини присылает свой проект 24 июня 1664 года: проект превосходен. Но Кольбер не витал в облаках. Он пишет Бернини длинную записку, в которой перечисляет все недостатки, которые ум реалиста способен обнаружить в этом плане. Бернини овладевает приступ буйного неаполитанского гнева, на что он был великий мастер, — гнева, усиленного тем фактом, что он узнал, что одновременно с ним обращались и к некоторым другим архитекторам, что было оскорбительно для гения. Кардинал Чиги и посол в Риме герцог де Креки взяли на себя миссию успокоить его, что заняло некоторое время. Но в феврале 1665 года Кавалер прислал второй проект. Рассудительный Кольбер в своем втором критическом послании умножил количество реверансов.
Бросается в глаза, что в этом грандиозном споре по поводу Лувра речь нигде не идет о короле. Документы не предоставляют нам ни единого доказательства интереса, который Король-Солнце должен был бы испытывать к возведению дворца своей славы, за исключением единственной фразы о том, что будет избран проект, «который придется ему по вкусу».
Людовик впервые объявляет об этом в письме. Но в каком! Написанном собственной рукой, чего он не делал, за исключением писем к своим кузенам-королям, папам и некоторым послам: это говорит о статусе вселенского гения, который снискал Бернини. «Синьор Кавалер Бернини, я столь особенно оценил ваши заслуги, что имею великое желание видеть вас и познакомиться с личностью столь прославленной, если только то, чего я желаю, могло бы согласоваться с интересами службы, которой вы обязаны нашему Святому Отцу папе и с вашими личными удобствами.
Итак, я шлю вам специального курьера, через которого прошу вас доставить мне это удовольствие и пожелать предпринять путешествие во Францию, используя счастливый случай, предоставленный возвращением моего кузена, герцога де Креки, чрезвычайного посла, который подробно ознакомит вас с предметом, заставившим меня пожелать вас видеть и получить от вас прекрасные чертежи для строительства Лувра, в остальном я полагаюсь на то, что мой названный кузен даст вам услышать о моих добрых намерениях, о чем я молю Бога...»
Письмо сопровождалось королевским векселем на 30 000 ливров на дорожные расходы.
20 апреля 1665 года Кавалер, его сын, два ученика — Матиас де Росси и Джулио — и все его слуги отправились в Париж. Этапы пути были расписаны будто для принца. «Совершенно невероятны [немного завистливо пишет Перро] почести, которые воздавались Кавалеру Бернини... Во всех городах, которые он проезжал, должностные лица получили приказ от имени Короля приветствовать его и доставлять подарки от города... Чиновники, посланные Двором, устраивали в его честь обеды, а при подъезде к Парижу, навстречу ему выслали господина де Шамбре, синьора де Шантелу, метрдотеля Его Величества, чтобы его встретить, составить ему общество и сопровождать всюду, куда бы он ни направился. Господин де Шантелу был выбран, поскольку он очень хорошо знал итальянский и поскольку бывал в Италии, где был дружен с Кавалером Бернини, к которому имел уважение, превосходящее все мыслимые пределы».
Между строк чувствуется горечь французских архитекторов по поводу прибытия Бернини: при вести о его приезде вновь оживает узкая корпорация, вроде той, которая четырьмя годами раньше, во время постройки Зала машин в Тюильри, чинила препятствия Вигарани или в 1662 году устроила Кавалли настоящий саботаж. С тех пор как кардинал умер, итальянцев больше не любят...