Нельзя все же сказать, что трагедия «Александр» — произведение «запертое на ключ» (13). Уже до поднятия занавеса мы держим этот ключ в руках, Расин его нам дает. Это счастье для нас, несчастных, опоздавших на три столетия и не видевших Его Величества, шестью месяцами ранее танцевавшего Александра в «Балете рождения Венеры», — необходимо, чтобы нам ясно сказали то, что всем современникам глаза кололо. А хотите знать, с кем танцевал король (уточним дату: 26 февраля 1665 года)? С Генриеттой Английской, изображавшей прекрасную Роксану. Расшифровывайте, если вам угодно...
Но завеса приподнимается в первых же строках «Александра», которого в наши дни больше не играют, но которого в XVII веке обожали и играли гораздо чаще, чем «Беренику» и «Полиевкта»:
Клеофила: Ужели, милый брат, намерен ты сражаться С вождем, которого бессмертные страшатся, Который в Азии свергал за троном трон И дерзостью судьбе диктует свой закон? Повсюду, где прошел царь Александр Великий, Порабощен народ, повержены владыки. Не жди, пока он к нам придет стезей побед, И огради наш край от беспримерных бед.[10]Поместите в контртему все, что современникам было хорошо известно: победы в Лотарингии и во Фландрии (видевших кавалькаду растрепанного молодого короля), победы, которые привели к миру на Пиренеях; унижение Испании и Австрии; союз с Англией; свадьба и триумфальный кортеж в Париже. Да, Людовик XIV в 1665 году был увенчан славой.
И все же, нет: это не тот грозный завоеватель, «зажегший пожар по всей земле», о котором говорит тема. Ибо контртема между 1660 и 1665 годами — король-миротворец в ореоле славы: Л юдовик XIV более велик, чем Александр, поскольку приносит миру мир. Такой же блестящий, но также нежный, учтивый, галантный, элегантный и отшлифованный придворными балетами — Александр, которого написал Лебрен. Нет, он еще не захватил Голландию, не осадил Турне, не окружил Ауденар-де, не завоевал Дуэ, не взял Доль и Безансон.
Вот как его описывают, поскольку он появляется только в конце III акта, а до того о нем лишь говорят:
Блеск молодости мне казался несовместен С величием вождя, что всей земле известен. Но горделивый взор, исполненный огня, И грозное чело уверили меня, Что это Александр, и должен был признать я, Что высшей доблестью отмечен он печатью, Величьем царственным пленяет всех вокруг, Кого б ни встретил — тот слуга ему и друг.[11]А вот и он сам, когда впервые открывает рот в III акте: Александр:
Я в славу был влюблен, и у нее во власти Себе я запретил питать иные страсти. Неуязвим я был, но твой, царевна, взор Поколебал все то, чем жил я до сих пор. Мне больше не нужны победы боевые, Я поражение готов терпеть впервые, Лишь только б услыхать мне от тебя самой. Что радуешься ты победе надо мной.[12]Слава и победа; жалость и доброта; галантная и нежная любовь — совершенный герой романа в его трех ипостасях. Герой, которого нам представляет Расин, — не Александр; решительно, это Полександр. Можно точно, фраза за фразой, воспроизвести дефиницию, которую дает мадемуазель де Скю-дери в «Великом Кире», помня, что это было любимым чтением юного Людовика XIV, увлеченного Марией Манчини. Все сводится к двойной игре зеркал, где прециозный роман отражается в галантной трагедии, и вместе они отражают нам воображаемый портрет Короля-Солнца, каким он себя видел — и каким его видели — в 1665 году и каким его писал Лебрен:
Скюдери: Нужно, чтобы его доблесть не была слишком яростной...
Расин: Я мнил спасти ваш край от битвы многодневной И уберечь вождей от участи плачевной. Я злобы не таил ни на кого из вас.[13]
Скюдери: чтобы он любил победу, не любя крови...
Расин: Гефестион, доставь к нам Пора. Сохраним Мы жизнь ему и всем, кто бился вместе с ним.[14]
Скюдери: чтобы его гордость являлась лишь на поле брани...
Расин: Еще один поход — и, возратившись к милой, Всей славе предпочту я власть над Клеофилой, Покорствовать тебе заставлю род людской И счастье обрету, служа тебе
одной.[15]
Скюдери: чтобы учтивость никогда ему не изменяла...
Расин: — Как поступить с тобой, скажи мне? — Как с царем! — С тобой негоже мне иначе обходиться...[16]
Скюдери: чтобы он был щедрым, но не ко всем подряд...