Фронда не родилась из ничего. Во многих случаях, например, в Гиени, волнения Фронды — это последний всплеск восстания бедняков, произошедшего четверть века назад. Фронда была сначала явлением городским, она зародилась в Париже, но это не помешало ей распространиться на сельскую местность. Правда, Фронда будет далеко не просто народным мятежом: в ней будут представлены все социальные классы. Тогда как кроканов, или босоногих, возглавили жалкие дворянчики, скорее несчастные и всегда бедные, великая смута 1648 года объединит принцев крови и герцогов, высоких должностных лиц и богатых буржуа, людей, принадлежавших к привилегированному слою, а также именитых граждан. Впрочем, без ловкости и «счастья» (так назовем шанс, ниспосланный Провидением) кардинала Мазарини взрыв мог бы произойти и пять лет назад.
Слишком поспешные рассуждения о тех последствиях, которые может иметь та или иная политика (в целом, как и в деталях, со всеми ее сложностями) находятся за пределами сравнения двух правлений. Время нельзя повернуть вспять; история — это вектор. Как бедняки-кроканы в 1643 году пока только выражают недовольство, которое зародилось еще в 1624 году, так и Мазарини располагает лишь очень ограниченным полем действия: на него оказывает давление военное, административное и репрессивное наследство его знаменитого предшественника. И когда тот же самый Мазарини должен будет противостоять — в 1643 году на равных, с 1648 по 1652 год в самых сложных условиях — самым блестящим представителям французского дворянства, не явится ли он тогда для восставшей знати тем перевоплощенным Ришелье, которому отомстить легче: противник с виду более слабый, чем великий министр Людовика XIII?
Причина безрассудства
Модно отрицать, что Фронда была безумием. Оставим историографии ее парадоксы и представим себе состояние малолетнего короля: в его глазах бунт мог выглядеть невероятным безумием. Начиная с 1639 года народные волнения являются показателем того, как крестьяне страдают от нового налогового режима. Однако Фронда началась не с деревни, а с Парижа. В этом Париже, в общем привилегированном, потому что столица не облагается тальей, есть бедный люд. Никакой большой город не может противиться этому закону. Но строителями баррикад будут буржуа! Однако странности на этом не заканчиваются. Принимая во внимание эти курьезные факты, мы имеем перед собой «восстание», которым руководили предводители из среды парижских буржуа, как судейских, так и торговых. Но и Фронду начнут и вдохнут в нее жизнь самые именитые граждане: верхи судейского сословия, князья Церкви и просто князья. 333 года прошло, и этих трех веков далеко не достаточно для того, чтобы осветить столько тайн. Какими же представлялись эти события, между которыми, казалось бы, нет никакой связи, наблюдателям-современникам?!
Среди принцев, которые будут играть в эту опасную игру, и Его Высочество брат Людовика XIII, сын Франции; и принц де Конде, «первый принц крови», который слывет самым великим полководцем того времени; принц де Конти, младший брат предыдущего, принц крови. Затем идут принцы — узаконенные бастарды: герцог де Лонгвиль, который ведет род от Карла V, герцог де Бофор, внук Генриха IV. Они уже в какой-то мере участвовали в 1643 году в заговоре «Значительных», и Бофор, их предводитель в те времена, был заключен в замок в Венсенне, из которого он убежал 31 мая 1648 года. Ни один из них не является революционером. Все они роялисты при условии, что их требования — иметь места в совете, управлять в провинциях, получать пенсии и вознаграждения — будут выполнены. Триада — король, королева-мать и Мазарини — их не устраивает. Его Высочество брат короля и принц де Конде не с легким сердцем отказались от надзора за королевой, который им поручался по завещанию Людовика XIII и который по указу малолетнего короля, прибывшего в парламент 18 мая 1643 года, был отменен{105} с такой легкостью, как будто его снесло ветром, как соломинку. Через пять лет принцы готовы оспаривать снова друг у друга этот лакомый кусок.
Князь Церкви, Жан-Франсуа-Поль де Гонди, коадъютор своего дяди, занимающего архиепископскую кафедру в Париже, похож в социальном плане, как родной брат, на персонажей предшествующей группы. Вероятно, у него больше политического чутья. Но он в плену у своих амбиций. Прелат не по призванию, тоскующий по военной карьере, считающий себя способным управлять Францией гораздо лучше, нежели непопулярный Мазарини, он будет участвовать во всех заговорах, во всех секретных сговорах, во всех интригах, будет душой всех предательств. Его должность в Париже была прямо-таки стратегической.