Поэтому для отца Перюссо было сделано исключение: его впустили в покои короля и провели в небольшой кабинет, где его ожидала г-жа де Шатору.
Понимая, что в этих обстоятельствах нельзя терять время, г-жа де Шатору поставила вопрос ребром:
— Святой отец, ответьте мне откровенно! В случае, если король пожелает исповедоваться и причаститься, буду ли я вынуждена удалиться от него?
Иезуит попытался уклониться от ответа.
— Но, сударыня, — произнес он, — король, возможно, не будет исповедоваться.
— Будет, — ответила герцогиня, — ибо он религиозен, как и я, и потому я первая стану призывать его исповедоваться, чтобы подать добрый пример. Я не желаю брать на себя ответственность за то, что он этого не сделает; но речь идет о том, чтобы избежать скандала: так скажите мне, буду я удалена от короля?
На этот вопрос иезуит не дал ответа, ограничившись движением бровей, плеч и ладоней.
— Подумайте же и ответьте мне, — продолжала герцогиня. — Ведь все, чего я желаю, это тайно уехать; я хочу избежать открытого скандала, понимаете? Скандала, который для короля будет еще страшнее, чем для меня.
Наконец, припертый к стенке, отец Перюссо решился ответить:
— Сударыня, мне не позволено заранее принимать исповедь у больного; я не знаю, каково состояние здоровья короля; образ моих действий зависит от его признаний; что же касается меня, то я не имею никаких дурных мыслей по поводу ваших отношений с королем.
— Если этим вы желаете сказать мне, что считаете мои отношения с королем безгрешными, то я не колеблясь отвечу вам, что вы ошибаетесь, святой отец, — промолвила герцогиня. — И если вам нужны признания, то я признаюсь вам, что мы грешили, используя для этого каждую возможность, делая это постоянно, преднамеренно и с удовольствием. Так что, выходит, случай достаточно серьезный для того, чтобы умирающий Людовик Пятнадцатый отослал меня от себя, но скажите, нельзя ли в этих обстоятельствах сделать какое-нибудь исключение для короля?
Отец Перюссо оказался в тяжелейшем положении.
Дело в том, что партия министров вместе с партией принцев твердо решила, что г-жа де Шатору будет удалена от двора, если королю придется исповедоваться; но если этого не произойдет и король выздоровеет без исповеди, то г-жа де Шатору останется официальной фавориткой, и тогда удален от двора будет отец Перюссо; его величество возьмет себе другого духовника — какого-нибудь францисканца, театинца или, возможно, августинца, что станет великой печалью для общества Иисуса, которое таким образом утратит право руководить совестью короля.
Так что отец Перюссо ничего не ответил, стараясь выиграть время.
И тогда в разговор вмешался герцог де Ришелье.
— Ах, отец Перюссо! — промолвил он. — Будьте немного полюбезнее с дамами. Сию же минуту окажите милость госпоже де Шатору, сделав так, что она будет без скандала удалена от двора; вы же видите, что ваши отговорки приводят нас в отчаяние.
Однако чем больше напирали на отца Перюссо, тем молчаливее он становился.
— Ну хорошо, — продолжал герцог насмешливым тоном и с повадками, присущими только ему, — я вижу, преподобный отец, что вы мало чувствительны к женской красоте. В таком случае, — добавил он, бросаясь ему на шею и обнимая его, — сделайте для меня, всегда любившего иезуитов, то, что самые учтивые отцы Церкви нередко позволяли духовникам королей делать в подобных обстоятельствах.
Но отец Перюссо оставался непоколебим.
Тогда г-жа де Шатору приблизилась к нему и, погладив его по щеке своей очаровательной ручкой, самым нежным и самым ласковым голосом сказала ему:
— Отец Перюссо, клянусь вам, что если вы хотите избежать огласки, то я удалюсь из спальни короля во время его болезни и если и вернусь когда-нибудь ко двору, то лишь как друг короля, но не как его любовница; более того, я стану прилежной христианкой, и вы будьте моим духовником.
Предложение было более чем заманчивым, однако его оказалось недостаточно для того, чтобы соблазнить отца Перюссо, упорствовавшего в своем желании держать фаворита и фаворитку в сомнениях.
Принцы и министры ожидали развязки с не меньшим беспокойством, чем г-жа де Шатору и герцог де Ришелье.
В самом деле, если король умрет, то набожный двор дофина и королевы одержит полную победу; фаворитка будет изгнана, фаворит окажется в опале, и в течение десяти лет при дворе не будет слышно ни о фаворитах, ни о фаворитках.