Маркиза де Буффлер распевала эту песенку наравне с другими, но, дойдя до последнего стиха, говорила:
— Право, не помню, как дальше.
Вот каким образом был решен вопрос об этой свадьбе, которую должны были праздновать на другой день.
За несколько дней до этого г-жа де Буффлер, устав от вдовьей жизни, горести которой, впрочем, она должна была замечать меньше, чем кто бы то ни было, приехала к герцогу Люксембургскому, уже давно числившемуся ее любовником.
— Господин маршал, — сказала она, входя к герцогу, — в эту ночь мне пришла в голову некая мысль.
— Какая же, герцогиня?
— Вам следует жениться на мне.
— А к чему это? Мне кажется, что в нашем положении мы и так почти женаты.
— Это правда; но я делаю вам такое предложение не по этой причине, а для того, чтобы называться маршальшей; титул благозвучный, и он мне нравится; вдобавок, если вы принесете мне титул, то я принесу вам другой, и если вы сделаете меня маршальшей, то я сделаю вас командиром гвардейцев.
— Черт возьми! Что же вы не сказали мне этого сразу, любезная герцогиня?! И когда мы подпишем брачный контракт?
— Я приеду к вам сегодня вечером с моим нотариусом.
— Итак, до вечера?
— До вечера.
Это был тот самый контракт, поставить подпись на котором герцог Люксембургский просил Людовика XV, и король поставил ее.
Неделю спустя герцог Люксембургский действительно получил должность командира гвардейцев, ставшую вакантной после смерти маршала д'Аркура.
Первого ноября того же года король учредил военное дворянство, приобретаемое по праву не только теми, кто дослужится до генеральского чина в королевской армии, но и теми, кто дослужится по крайней мере до капитана, если только их отец и дед служили в том же чине: «Patre et avo militibus».
Это было похвальное уравновешивание постыдного права купить себе дворянство за деньги, которым обладал первый попавшийся откупщик.
Десятого декабря в замке Шамбор, подаренном ему королем, умер маршал Саксонский; он ввел в армию новую теорию, основывавшуюся на воинственном характере французского народа и состоявшую в том, чтобы почти всегда возлагать успех сражения на пехоту.
— В руках французов, — говорил маршал Саксонский, — ружье всего лишь рукоятка штыка.
Поскольку из-за веры, которую исповедовал маршал Саксонский, король не мог оказать ему такие же погребальные почести, какие были оказаны г-ну де Тюренну, он приказал похоронить его в Страсбурге и все издержки по перевозке, погребению и сооружению гробницы возложить на королевскую казну.
Пигалю поручено было создать памятник победителю при Фонтенуа и Рокуре, и он исполнил это поручение.
Маршал Саксонский умер в возрасте пятидесяти четырех лет.
Двадцать второго января 1751 года король основал Военную школу, где могли бесплатно получить кров, стол и воспитание пятьсот французских дворян, преимущественно тех, чьи отцы умерли на службе короля или еще служили в королевской армии; это стало дополнением к замыслу учреждения дома Инвалидов, однако Людовик XIV начал с конца.
Двенадцатого сентября того же года дофина родила герцога Бургундского.
По этому случаю король позволяет уменьшить на четыре миллиона сбор податей, а город Париж выдает замуж шестьсот девушек.
Поданному примеру следует г-жа де Помпадур, которая в один заход выдает замуж всех достигших брачного возраста девушек из своих поместий, что составляет в общей сложности более семисот браков; при виде этого г-н де Монмартель, хранитель королевской казны, устраивает еще триста браков.
Со своей стороны, точно так же поступили гильдии и общины в провинциях, равно как и особы, желавшие доставить удовольствие королю и г-же де Помпадур, так что в итоге две тысячи браков стали следствием этих благополучных родов дофины.
Президент Леви, автор «Исторического дневника Людовика XV», подсчитал, что за четырнадцать лет эти две тысячи браков принесли государству прибавок населения в пятнадцать тысяч человек.
Само собой разумеется, что по поводу этих шестисот браков, на каждый из которых город выделил приданое в шестьсот ливров, было сочинено немало песенок.
Как обычно, мы приведем здесь одну из них в качестве образчика; из нее видно, что припев «Как славно все же нищим быть!» придумал вовсе не Беранже: