Госпожа де Помпадур возымела счастливую мысль выдать свою дочь Александрину за герцога де Фронсака; она сказала об этом пару слов герцогу де Ришелье, который ответил ей, что он почел бы за величайшую честь такой брачный союз, но, поскольку герцог де Фронсак имеет честь принадлежать по матери к Лотарингскому императорскому дому, он не может без согласия императрицы принять на себя подобное обязательство.
Госпожа де Помпадур поняла этот ответ, и дело тем и кончилось, но из-за этого ответа и из-за того, что при первой встрече с герцогом она произвела на него мало впечатления, маркиза затаила злобу против победителя Маона.
Тем временем все старались подорвать авторитет г-на де Ришелье в глазах короля.
В итоге герцог был вынужден притвориться больным, чтобы получить отпуск, в котором, благодаря свидетельствам его врачей и угрозе, что он будет вынужден взять его сам, если ему не дадут его, уже не осмелились отказать.
Въезд маршала в Париж стал настоящим триумфом, однако Людовик XV принял его холодно.
— А, вот и вы, господин герцог! — промолвил король. — Ну, как вы нашли меноркские смоквы? Говорят, они очень вкусны.
— Превосходны, государь, — ответил Ришелье, — однако нужно иметь длинные лестницы, чтобы их доставать.
И с этими словами он сам повернулся спиной к королю.
В момент отъезда герцога де Ришелье на Менорку при дворе еще колебались, с кем лучше заключить союз на континенте — с Фридрихом или с Марией Терезией.
Хотя, по словам г-на де Ришелье, его сын имел честь принадлежать к Лотарингскому императорскому дому, герцог не был сторонником союза с Австрией.
Традиционной целью великих государственных деятелей Франции было ослабление мощи Австрийской империи.
Генрих IV, кардинал Ришелье и Людовик XIV стремились к этому ослаблению.
Как раз в тот момент, когда нож Равальяка остановил поход в Юлих, Генрих IV наметил вместе с Сюлли обширный план, лишь прологом которого должен был стать этот поход.
Этому плану предстояло изменить облик Европы, которая, под названием христианской республики, должна была сделаться всемирной конфедерацией.
Послушайте, господа якобинцы 1793 года и вы, господа монтаньяры 1848 года, в чем состоял план Генриха IV.
Потом вы скажете нам, встречалось ли вам, с тех пор как вы стали сочинять ваши теории, нечто более либеральное, как говорили в царствование Карла X, более радикальное, как говорили в царствование Луи Филиппа, и более демократичное, как принято говорить сегодня.
Он намеревался захватить Австрию, которая причинила ему столько вреда и которая спустя сто лет одним лишь своим девизом AEIOU — «Austria est imperanda orbi universo»[5] —обнаруживает присущее ей стремление властвовать над миром.
Взяв Вену, он провозгласит крестовый поход и изгонит турок из Европы.
Затем он создаст христианскую конфедерацию, в которую войдут пятнадцать государств: шесть наследственных монархий, пять избирательных монархий, четыре республики.
Шестью наследственными монархиями станут Дания, Швеция, Англия, Франция, Испания и Ломбардия.
Эта последняя монархия, возведенная в достоинство королевства в пользу герцога Савойского, будет состоять из Савойи, Монферрата, Миланской и Мантуанских областей.
Пятью избирательными монархиями станут:
Рим, который прирастет Неаполем и Калабрией;
Германская империя;
Богемия, к которой он присоединит Лужицу, Силезию и Моравию;
Польша, которая прирастет за счет земель, отнятых у русских;
Венгрия, которая прирастет за счет части Австрии, Тироля, Каринтии и земель, отнятых у турок.
Четырьмя республиками станут:
Итальянская республика, которая будет состоять из всей Северной Италии, заключенной между Ломбардией, папскими владениями и Венецией;
Венецианская республика, которая прирастет Сицилией;
Гельветическая республика, которая прирастет областью Франш-Конте;
и, наконец, Бельгийская республика.
Все эти государства должны были иметь совместный верховный совет, которому надлежало поддерживать всеобщий мир, предотвращать распри, выносить решения по поводу споров, оборонять границы, руководить военными действиями против тех, кто будет объявлен общим врагом, и, наконец, заботиться о безопасности, благосостоянии и процветании всего этого сплоченного союза.
Знал ли Равальяк о глубокой любви к человечеству, таившейся в сердце, которое он пронзил на углу улицы Железного ряда 14 мая 1610 года?