Король же велел позвать отца Перюссо, чтобы тот стал свидетелем этого супружеского примирения.
Тем временем дофин и старшая дочь короля, которым было разрешено ехать лишь до Шалона, проследовали через этот город и в Вердене получили приказ остановиться.
Несмотря на этот запрет, герцог де Шатийон, наставник молодого принца, продолжил путь, в то время как г-жа де Таллар, со своей стороны, тоже поехала дальше вместе с принцессами, печалившимися из-за долгой разлуки с отцом; в особенности сокрушалась принцесса Аделаида, у которой даже случился по этой причине жар.
Невзирая на советы придворных, герцог де Шатийон прибыл в Мец, вошел в покои короля и подвел дофина к отцу.
Людовик XV принял своего старшего сына с холодностью, которая привела наставника в замешательство, и он тотчас попросил у короля прощения за свое самовольство; однако король ничего не сказал в ответ, пребывая в убеждении, что дофина привело в Мец вовсе не желание увидеть отца, а любопытство наследника, желавшего узнать, как обстоят дела с будущим наследством.
В сентябре король полностью излечился от своей болезни; однако вслед за болезнью у него началась глубокая печаль, неизбывная меланхолия. Все сцены, происходившие вокруг него во время его болезни, приходили ему на память, и то, что позором ложилось на него как на мужчину, заставляло его краснеть. Каждую минуту он оглядывался по сторонам, как если бы искал кого-то, и этот кто-то, без которого он не мог обойтись, был прежде всего Ришелье. Ришелье, со своей стороны, прощупывал почву, обращаясь за справками к кардиналу де Тансену и г-ну де Ноайлю, которые в один голос отвечали ему, что, по их убеждению, он никогда прежде не занимал такого места в сердце короля, как теперь. И тогда для начала Ришелье передал в руки короля подробное описание всего того, что происходило во время его болезни, сохраняя за каждым актером ту роль, какую он играл в этой трагикомедии, и не щадя никого — ни принцев крови, ни прелатов, ни царедворцев. Этот первый шаг был принят благожелательно. И тогда Ришелье понял, что дверь для него снова открыта, и проскользнул в нее.
Король встретил своего бывшего фаворита довольно боязливо, но было видно, что он принимает его с удовольствием. С этого времени король резко переменился; королева стала замечать, как мало-помалу возрождается его прежняя холодность к ней, и, когда накануне его отъезда в Страсбург бедная женщина спросила мужа, какая судьба ожидает ее в будущем, и добавила: «Государь, я была бы счастлива последовать за вами», король ограничился следующим ответом:
— Не стоит делать этого.
И ничего другого вытянуть из него она не смогла.
Вся в слезах, королева отправилась в Люневиль.
Герцог де Пентьевр, заболевший оспой, остался в Меце.
Герцогиня Шартрская и принцесса де Конти заявили, что они уезжают на войну и появятся в окопах у осажденного Фрайбурга.
И, наконец, герцогиня Моденская и ее дочь отправились в Страсбург.
Что же касается короля, то он непрестанно молился, выказывая угрюмость, а порой и еле сдерживаемую ярость.
В Люневиле он остановился у короля Польского, однако ничто не могло развлечь его, и, как ни старались дамы, на его губах ни разу не промелькнула улыбка.
Его рассеянность была настолько велика, что он уехал из Люневиля, даже не подумав попрощаться с королевой Польской, но, проехав десять льё, послал ей с курьером письмо, чтобы попросить у нее извинения за это упущение.
Точно так же он поступил и со своей супругой, и понадобилось еще одно письмо, чтобы загладить этот промах.
Прибыв в Саверн, лежавший на его пути в армию, он получил от г-жи де Шатору любовное письмо и бант, и с этой минуты страсть к ней снова охватила его с такой силой, что при дворе открыто заговорили о том, что бывшая фаворитка не замедлит вернуть себе прежнее положение.
Во Фрайбурге, который он осаждал, король узнал, что герцог де Шатийон, видя г-жу де Шатору в опале, написал в Испанию несколько писем, не слишком почтительных по отношению к герцогине.
Король немедленно подписал именной указ об аресте герцога де Шатийона и его жены; и он не только подписал этот указ, но и никогда не простил герцога.
Год спустя, когда герцог де Шатийон заболел, он с великим трудом добился разрешения переехать для лечения в замок Льёвиль, но ему было запрещено въезжать в Париж. В августе того же года, когда герцогу понадобилось отправиться на воды Форжа, он попросил короля позволения проехать через Париж.
— Хорошо, — ответил король, — но не останавливаясь там на ночлег.