Время сильных личных переживаний монарха совпало с периодом новых осложнений во взаимоотношениях абсолютизма с парламентами, с так называемым "бретонским делом". Резко возросший в результате войны государственный долг заставил власти искать дополнительные каналы поступлений в казну. Версаль потребовал от обладавшей фискальными льготами Бретани утроенной капитации, три двадцатины и другие платежи. Местные магистраты добивались замены этих налогов займами. Неприятие со стороны бретонских (реннских) парламентариев вызвало стремление главнокомандующего провинции — герцога д'Эгийона построить здесь новые дороги, чреватое большими расходами.
Одна из фискальных мер правительства- королевская декларация о генеральном кадастре — сопровождалась при ее регистрации в парламенте Ренна множеством оговорок и ограничений, разгневавших Людовика XV. Последовавшее "выяснение отношений" привело 22 мая 1765 г. к отставке большинства бретонских парламентариев. Вскоре королю было отправлено анонимное и грубо оскорблявшее его письмо, причем почерк автора выглядел схожим с почерком генерального прокурора Реннского парламента Ла Шалоте — человека мстительного и вспыльчивого. В ночь с 10 на И ноября 1765 г. Ла Шалоте с сыном — тоже генеральным прокурором оказались под арестом. Против этого акта, как и против преследования своих реннских коллег, выступил Парижский парламент. Солидарность магистратов тем более раздражала Людовика XV, что демарш напомнил королю о политических претензиях парламентариев. Монарх счел нужным дать им урок и предупредить от покушений на его прерогативы. 3 марта 1766 г. в своей речи на заседании Парижского парламента он подчеркнул: "Только в одной моей особе пребывает верховная власть" [34].
Между тем король перевел дело Ла Шалоте и его сына в Государственный совет и оно непосредственно разбиралось в Совете депеш. Здесь на заседании 22 декабря 1766 г. монарх заявил, что прекращает судебное преследование, но лишает доверия двух генеральных прокуроров, которых освободили из под ареста и сослали до конца царствования Людовика XV. В Ренне же пока действовал парламент, составленный, в основном, из креатур д'Эгийона. В дальнейшем, однако, из-за протестов общественности герцог был отозван из Бретани, а 10 июля 1769 г. восстановлен парламент в прежнем виде. Последний, в свою очередь, обвинил д'Эгийона в злоупотреблениях и с апреля 1770 г. уже Парижский парламент разбирал дело бывшего бретонского главнокомандующего. Но король не отступился от преданного царедворца, который к тому же был другом дю Барри. Он сам председательствовал во время прений и через два месяца объявил герцога невиновным. Попытки парламента возобновить разбирательство не имели успеха. Людовик распорядился вырвать из парламентских регистров все бумаги, касавшиеся обвинений против д'Эгийона. В ноябре 1770 г. он сделал еще один шаг по пути обуздания парламентариев. Был подписан эдикт, запрещавший парламентам совместные выступления, а магистратам- "забастовки". Подавать же ремонстрации они могли только после регистрации королевских указов.
Не все окружение Людовика XV разделяло его решимость бороться с политическими амбициями парламентов. Фактический первый министр Шуазель поддерживал хорошие отношения с магистратами. У короля накапливалось раздражение герцогом, тем более, что тот был ярым врагом фаворитки. Последней каплей, переполнившей чашу терпения монарха, явился неудачный внешнеполитический ход министра. К концу 1770 г. вспыхнул конфликт между Испанией и Англией из-за Мальвинских (Фолклендских) островов. Шуазель не просто занял происпанскую позицию, но и готов был воевать. Более осторожный, хорошо помнивший о результатах противостояния с Англией в 1756–1763 гг. король, с трудом сдерживая гнев, объявил герцогу: "Месье, я вам говорил, что не хочу войны"[35]. Казавшийся недавно всесильным министр был отправлен в отставку и выслан в свое имение.
В это время монарх перешагнул 60-летний рубеж. Силы убывали. Казалось, что и королевская власть во Франции ослабнет. В действительности произошло обратное. В 70-е годы, в последний период своей жизни монарх действовал решительно, в полной мере проявляя политическую волю. То была линия на искоренение феодально-корпоративистских пережитков в политической и судебной сферах. Одновременно Людовик XV добивался оздоровления финансовой системы. Для проведения такого курса требовались и соответствующие помощники. Ими стали, прежде всего, канцлер Мопу и генеральный контролер финансов аббат Тэрре — люди жесткие, не склонные к компромиссу с оппонентами, не чувствительные не только к критике в свой адрес, но и к глубокой неприязни, которую они внушали общественности.