На самом деле, загипнотизированное победами на бельгийском направлении общественное мнение не могло оценить всей сложности проблем, стоявших перед воюющей Францией и заставивших короля пойти на непопулярную мировую. Со своей стороны, французские историки, движимые национальными чувствами, превратно истолковывают Ахенский договор, приписывая Людовику XV исключительное миролюбие и великодушие, подтолкнувшие его к отказу от аннексий [18].
Между тем австрийская армия не потеряла боеспособности, а в декабре 1747 г. ее части даже оказались в Провансе. На Британских островах провалились шотландское восстание и претендент на престол Карл Эдуард Стюарт, поддерживаемый Людовиком XV. Война на море обнаружила неподготовленность французского флота, потерпевшего в 1747 г. от англичан два чувствительных поражения подряд. Было также ясно, что Великобритания не согласится с тем, чтобы "нидерландский барьер", сдерживавший Францию, перестал существовать.
Важное значение приобретала позиция России. Логика международных отношений той поры должна была противопоставить ее Франции. Ведь государства "восточного барьера", построенного Францией- Польша, Швеция, Турция- часто находились в конфликте с нашим Отечеством. С Австрией же, напротив, Россию объединяла роль форпоста христианского мира в его противодействии османской экспансии. Положение попытался изменить французский посол в Санкт-Петербурге маркиз Шетарди. Активно поддержав совершенный Елизаветой 25 ноября 1741 г. переворот, он рассчитывал на превращение России в еще одно орудие французских интересов на востоке и привлечение ее в лагерь врагов Австрии. Дело австрийского посла Ботта, сочувствовавшего свергнутому малолетнему царю Ивану VI Антоновичу [19], облегчало такой сдвиг, тем более, что Елизавета и часть ее окружения испытывали теплые чувства к Франции. Но ведавший русской внешней политикой А. П. Бестужев-Рюмин дешифровал переписку француза с его правительством и представил императрице выдержки с нелестными отзывами о ней. Результатом стало немедленное выдворение Шетарди из России и укрепление связей с Австрией и Англией. Австро-русский союзный договор 1746 г. и субсидные конвенции с Великобританией предусматривали посылку 30-тысячной русской армии в Европу. Ее появление на Рейне весной 1748 г. не на шутку напугало Людовика XV и сказалось на мирных договоренностях в Ахене [20].
Велика была роль еще одного фактора. Война оказалась не только долгой и изнурительной, но и крайне дорогостоящей. Государственный долг Франции, и без того большой, возрос на астрономическую сумму в 1,2 млрд ливров. Все вместе взятое и побуждало короля согласиться на такой, лишь на первый взгляд, нелогичный мир в Экс-ле-Шапель. Мирный договор был выходом из положения в 1748 г., но народ не мог простить правящим верхам, что потоки французской крови оказались пролитыми напрасно, а материальные жертвы не дали эффекта. Власть вела себя бестактно, не считаясь с угнетенным состоянием французов, с их болезненной реакцией на произошедшие события. Так, в ознаменование мира, завершившего неудачную войну, организовали празднества. Возмущению людей, прогонявших музыкантов и сжигавших декорации, не было предела. Чувство национальной гордости оказалось задетым, когда государство, обещавшее до того гостеприимство Карлу Эдуарду Стюарту в угоду правящей в Англии Ганноверской династии, арестовало его и посадило в Венсен.
Возросли и экономические тяготы населения страны. Хотя десятину времен войны заменили двадцатиной, потери от этого восполнили с лихвой. Еще в декабре 1747 г. была существенно повышена капитация: на два соля с каждого ливра. Для пополнения казны использовались также займы, королевская лотерея, другие средства[21]. Между тем ряд провинции стали жертвами недорода хлеба, и, соответственно, дороговизны продовольствия и голода. Нищие и бродяги заполонили дороги Франции, двигаясь по направлению к столице.
Все это неблагоприятно сказывалось на морально-психологическом климате в стране. Кредит популярности, приобретенный королем со времен "мецской истории" и битвы при Фонтенуа, оказался растранжиренным. Появились песенки и стишки, рисунки, изображавшие его в неприглядном виде. Произведенные в этой связи аресты только подлили масла в огонь.
В скором повороте общественного мнения от пылкой любви к Людовику XV до неприязни к нему отчасти "повинна" Помпадур. Народ и буржуа были скандализированы не столько связью маркизы с королем, сколько необычной даже для Версаля расточительностью, ею инициируемой. Людская молва, конечно, не была справедлива к возлюбленной монарха, как и обычно к фавориткам. Но то, что Помпадур серьезно повлияла на вкусы и интересы придворных кругов, несомненно.