После отставки г-на д'Эгийона, г-на де Буана и г-на Терре канцлеру Мопу уже трудно было сохранить свою должность. Господин де Морепа пригласил г-на Ю де Миромениля, видного магистрата, которого, как и многих других, вызвали из ссылки, и, заручившись его сотрудничеством, предоставил ему должность хранителя печати.
Доставить г-ну де Мопу именной указ, отнимавший у него печать, было поручено г-ну Ла Врийеру, вечному гонителю министров. Мопу ждал этой опалы с минуты на минуту. Так что он принял посланца, держась с ним на высоте своего величия.
— Вот печать, — промолвил он, обращаясь к герцогу. — Король дал мне ее, и король может забрать ее у меня. Что же касается моего звания канцлера Франции, то его я сохраняю, ибо, согласно основополагающим законам государства, оно может быть отнято у меня лишь в судебном порядке.
После этого он выпроводил Ла Врийера, соблюдая по отношению к нему этикет действующего и полномочного канцлера Франции, которому не полагалось подниматься из-за письменного стола, даже когда к нему от имени короля приходил министр.
Опала канцлера вызвала всеобщую радость и воодушевила сочинителей водевилей. В тот же вечер, когда о ней стало известно, почти на всех городских площадях Парижа сожгли чучела канцлера и бывшего генерального контролера финансов, а на другой день, когда г-н де Мопу удалялся в свой загородный дом Шату, вдоль всей дороги распевали куплет на мотив «Дружбы»:
Однако г-на де Миромениля тоже не пощадили: на другой день после своего вступления в должность он получил следующие стихи, где можно было усмотреть легкий намек на его жену, которую из-за ее распутного поведения ему пришлось подвергнуть тюремному заключению:
Вступление г-на де Сартина в должность военно-морского министра, только что оставленную г-ном Тюрго, завершило формирование нового правительства, в котором от прежнего кабинета сохранился лишь герцог де Ла Врийер, единственный уцелевший обломок этого грандиозного кораблекрушения.
Поскольку министерский переворот совершился 24 августа, это политическое потрясение было названо Варфоломеевским побоищем министров.
— Во всяком случае, — съязвил граф де Аранда, — это не было избиение невинных младенцев.
Тем временем король, как если бы его тянули в противоположные стороны две равные силы, в итоге оставлявшие его неподвижным, не мог ни на что решиться в отношении роспуска нового парламента и судьбы прежнего парламента. Политические угрозы графа Прованского, не желавшего, чтобы кто-нибудь прикасался к делу рук Людовика XV, пугали его; пророчества принцессы Луизы, впадавшей в исступление и предсказывавшей скорое падение монархии в случае победы прежнего судебного ведомства, уравновешивались настояниями герцога Орлеанского и открыто выраженными желаниями народа. Он собирал различные мнения относительно столь серьезного дела и с величайшим тщанием сортировал все приходившие к нему бумаги на эту тему; в кабинете у него были две папки, одна из которых была озаглавлена: «Благоприятные суждения о восстановлении прежних парламентов», а другая: «Благоприятные суждения о нынешних парламентах».