Тем временем под окнами дворца играл оркестр французских гвардейцев.
Короче, пока длилось лето, продолжались и эти сатурналии, как их называли тогда, а одновременно продолжали распространяться клеветнические слухи; затем пришла зима, и вместе с ней начались спектакли, балы и карточная игра. То была блистательная зима 1779 года. Господин Неккер добывал столько денег, что можно было вообразить, будто он обнаружил неведомое золотое дно. Людовик XVI, опьяненный неведомый ему любовью и столь запоздалым обладанием, дарил Марии Антуанетте все, что она просила. Именно в ту зиму он купил драгоценности Генриетты Английской, те самые драгоценности, какими Ван Дейк обвил в виде ожерелья ее шею, охватил в виде браслетов ее запястья и украсил в виде спиралей ее волосы. Но, будучи бережливым даже в своей расточительности, Людовик XVI купил эти драгоценности в рассрочку, условившись о выплате всей суммы в течение семи лет; кроме того, питая к графу д'Артуа привязанность в той же степени, в какой вызывал у него отвращение граф Прованский, он дал юному принцу два миллиона ливров для оплаты долгов. Однако принц не стал платить по долгам и употребил полученные два миллиона на то, чтобы украсить Багатель, эту бонбоньерку из золота, перламутра и слоновой кости, и устроить там праздник, на котором король, по его признанию, повеселился, что стало каким-то чудом.
Правда, в разгар всех этих увеселений то и дело случалось какое-нибудь происшествие, приводившее в отчаяние короля и веселившее двор.
Однажды вечером, на маскарадном балу в Опере, граф д'Артуа вел под руку очаровательную женщину, несколько ветреную, как и все дамы в те времена. Звали ее г-жа де Канийяк. Вначале она состояла при герцогине Бурбонской, но затем слухи о некоей любовной связи, обратившиеся в скандал, вынудили ее покинуть дом принцессы. В тот вечер г-жа де Канийяк ужинала с графом д’Артуа, и граф д'Артуа, пребывая в восторге от прекрасных глаз г-жи де Канийяк, которым шампанское придало в тот вечер еще больший блеск, и укрывшись под маской, пообещал своей очаровательной сотрапезнице отомстить за клевету, возведенную на нее герцогиней Бурбонской; случай сдержать слово не замедлил представиться. Войдя в бальный зал, граф д’Артуа тотчас разглядел в толпе герцогиню Бурбонскую, опиравшуюся на руку какого-то кавалера в маскарадном наряде; его высочество направился прямо к ней и, обращаясь к спутнику принцессы, стал отзываться о ней примерно так, как если бы она была уличной девкой. И тогда герцогиня Бурбонская, придя в ярость и желая понять, кто это имеет наглость поносить ее, сорвала с графа маску и узнала его.
Именно этого и желал граф.
В воскресенье, 15 марта, он велел передать герцогу Бурбонскому, страшно взволнованному этой сценой, о которой ему рассказала по возвращении с бала жена, что будет прогуливаться в понедельник утром в Булонском лесу.
В восемь часов утра герцог Бурбонский уже был там. Встретившись, принцы поклонились друг другу, а затем, как если бы все было условлено заранее, отошли в сторону от дороги, углубились в заросли, сбросили с себя верхнюю одежду и взяли в руки шпаги. Минут пять они сражались, но затем появился г-н де Шуазёль и от имени короля приказал им разойтись.
Принцы обнялись, а чуть позднее, в полдень, граф д'Артуа нанес визит герцогине Бурбонской; на другой день король отправил обоих в ссылку: граф д'Артуа удалился в Шуази, а герцог Бурбонский — в Шантийи.
Как только миновала зима, ночные празднества возобновились, однако посторонним являться на них было запрещено. Вечеринки на дворцовой террасе устарели. К тому же прошел слух, что те, кого королева удостоила беседы, не всегда соблюдали по отношению к ней уважение, которого она заслуживала. Так что эти развлечения сменились новой игрой, носившей название Décampativos. Во время нее сады Версаля и Трианона были ярко освещены. В том месте, куда вели все огни, высился трон из папоротника; на троне восседал выбранный царь, дававший аудиенции, державший собственный двор, вершивший правосудие и выслушивавший жалобы и пожелания своих подданных. Но какими же странными были эти жалобы и неслыханными эти пожелания! Царь изо всех сил старался угодить всем; к нему подходили парочками и так же удалялись от него. Когда все жалобы были поданы, все пожелания высказаны, царь, довольный, подобно Титу, проведенным днем, произносил заветное слово, пресловутое «Décampativos!».