Людовик XVI и Революция

Бюст г-на де Вольтера, незадолго до этого установленный в фойе Комеди-Франсез, перенесли на сцену и установили на пьедестал. Все актеры обступили его полукругом, держа в руках пальмовые ветви и гирлянды.

Лавровый венок уже был возложен на бюст; звуки фанфар, барабанов и труб возвестили о начале церемонии, и на сцене появилась г-жа Вестрис, держа в руке листок бумаги, на котором, как все скоро поняли, были написаны стихи, только что сочиненные маркизом де Сен-Марком; она прочитала их с напыщенностью, соразмерной с причудливостью этого зрелища; вот они:

В сей день восторга, о великий человек,
Тебе дань уваженья современники несут,
И подтверждать его из века в век
Потомков будет строгий суд.
Нет, ты не должен ждать, ступив на Леты брег,
Тот час, когда тебя бессмертным назовут!
Вольтер, венок прими:
Его ты заслужил сполна.
Повсюду слава о тебе гремит,
Но в матери ей Франция дана!

Зрители стали кричать "Бис!”, и актриса прочитала стихи во второй раз. Затем все, кто вышел на сцену, возложили принесенные ими гирлянды на бюст. В порыве исступленной восторженности мадемуазель Фанье поцеловала его, и все остальные актеры последовали ее примеру.

По окончании этой чрезвычайно долгой церемонии, сопровождавшейся беспрерывными приветственными возгласами, занавес снова опустился, а когда его опять подняли, чтобы играть "Нанину”, комедию г-на де Вольтера, зрители увидели его бюст стоящим в правой части сцены, где он и оставался на протяжении всего представления.

Граф д'Артуа не решился чересчур открыто показываться в театре, но, когда его известили, следуя отданному им приказу, в какое время г-н де Вольтер будет в Комеди-Франсез, он отправился туда инкогнито, и многие полагают, что в определенный момент, когда под предлогом нужды старик покинул ложу и кое-куда шел, он имел честь увидеть Его Королевское Высочество вблизи и поклониться ему.

По окончании "Нанины" в зале опять поднялся одобрительный гул и началось новое испытание для скромности философа; он уже сел в карету, но его не хотели отпускать: все бросались к лошадям, целовали их, и было слышно, как молодые поэты кричали, что надо распрячь лошадей и впрячься вместо них, чтобы проводить обратно современного Аполлона. К сожалению, не нашлось достаточного количества добровольцев, и в конечном счете г-н де Вольтер обрел возможность уехать, но все под те же восторженные крики, которые он мог слышать еще и с Королевского моста и даже из своего особняка.

Таков был апофеоз г-на де Вольтера, апофеоз, образчик которого за несколько лет до этого устроила у себя дома мадемуазель Клерон, но сделавшийся исступлением еще более неистовым и всеобщим.

Вернувшись к себе, г-н де Вольтер снова расплакался и стыдливо заверил всех, что если бы он предвидел все то безумие, какое творилось в театре, то ни за что не пошел бы туда.

На другой день к нему потянулась целая вереница посетителей, приходивших один за другим, чтобы по отдельности повторить ему похвалы и добрые слова, хор которых он выслушал в свой адрес накануне. Он не мог сопротивляться такому рвению, доброжелательству и всем этим многочисленным восхвалениям и тотчас же принял решение купить дом, чтобы обосноваться в Париже».