Что же касается кюре, то, получив удар кулаком, он вышел из комнаты, сопровождаемый аббатом Готье и во весь голос крича, что не позволит похоронить Вольтера.
Большинство парижских кюре осудили своего коллегу за то, что он позволил себе проявить столь чрезмерное рвение.
— Это обращение грешника было делом рук не священника, а обманщика, — заявил кюре церкви святого Рока.
Кюре церкви святого Рока всегда отличались тонким умом.
Как бы там ни было, семья Вольтера могла принудить кюре похоронить достославного покойника, поскольку никакое церковное отлучение не отторгало его от лона Церкви, но все опасались скандала, в котором нуждалось духовенство, и потому было решено предвосхитить старания священников. Так что тело умершего набальзамировали, тайком вывезли из Парижа и похоронили в монастыре Сельер, аббатом которого был племянник Вольтера.
Позднее мы увидим, как по решению Национального собрания были предприняты поиски этого несчастного ссыльного трупа, чтобы спустя двенадцать лет похоронить его со всеми почестями в Пантеоне.
Какое-то время стоял вопрос о том, чтобы сжечь тело Вольтера и на античный манер сохранить его пепел в урне. Такая урна стала бы для всей философской секты чем-то вроде знамени, навсегда поднятого против религиозного фанатизма.
Однако замысел этот отвергли, и Вольтер, как мы уже сказали, был погребен в аббатстве Сельер.
Ну а теперь, когда мы увидели, как жил и умер философ и поэт Вольтер, скажем пару слов о том, каким он был в личной жизни. Бога сменяет кумир, статую — мумия.
Вольтер сохранил до конца своей жизни ту живость молодого человека, которая у старика не раз оборачивалась нелепым чудачеством, причем даже в отношении королей и королев. Если ему не оказывали все должные знаки уважения, он сердился, словно ребенок.
— Простите меня, — говорил он, приходя в себя после одного из таких приступов гнева, — ведь в моих жилах течет не кровь, а серная кислота, и в утробе у меня не кишки, а змеи.
Именно в подобные минуты философ опускался до уровня обыкновенного человека, набрасывался на журнал Фрерона и зубами рвал его страницы, набрасывался на портрет герцога де Ришелье и ломал его на мелкие кусочки, набрасывался на репутацию Фридриха Великого и растаптывал ее ногами.
Однако в разгар таких сумасшедших выходок человека безумного у него случались раскаяния человека остроумного, присущие только ему.
Как-то раз, разгневавшись на слугу, он бросает ему в голову свинцовую чернильницу, но промахивается, хватает трость и бежит вслед за ним.
Слуга спасается бегством, крича:
— Ах, сударь, видать, в ваше тело вселился дьявол!
Тогда Вольтер останавливается и совершенно спокойно, чуть ли не печально произносит:
— Увы, друг мой! Все куда хуже, чем дьявол, вселившийся в тело. В голову мне вселился гнусный тиран по имени Полифонт, который хочет силой взять в жены благонравнейшую принцессу, носящую имя Меропа! Я хочу заколоть его и никак не могу довести дело до конца. Вот это и приводит меня в ярость.
В момент дурного настроения он получает письмо от бонских монахинь, начинающих свое послание с того, что во имя славы Вольтера они готовы обратиться в пыль, а заканчивающих тем, что просят его сочинить пролог, дабы удлинить трагедию «Смерть Цезаря», которую они намерены поставить.
— Черт подери! — восклицает Вольтер, разрывая письмо. — Охота была монахиням вроде этих мерзавок представлять на сцене заговор гордых республиканцев; разграбление их монастыря устроило бы их несравненно лучше и доставило бы им куда больше удовольствия.
Но затем, успокоившись, он произносит:
— В конечном счете эти монахини славные девушки; они поступают неблагоразумно, желая иметь пролог к этой трагедии, но ведь я проявляю себя еще менее благоразумным, досадуя, что они просят меня сочинить его.
Вольтер являл собой соединение самых противоположных страстей. Расточительный, как маркиз де Брюнуа, он был при этом скупым, как Гарпагон, и мы видели, как он поссорился с торговцем одеялами, торгуясь с ним из-за сорока су. В другой раз он узнал, что один порядочный человек испытывает денежные затруднения и написал своему казначею:
«Возьмите двадцать пять луидоров, садитесь в карету и спешно поезжайте к г-ну Пито. Это бедный ученый. Говорят, что делать добро означает вкушать наслаждение; так вкусим же его!»