Благодаря этому маневру адмирал д'Орвилье приобрел над своим врагом преимущество, которое тот хотел иметь над ним.
Ветер был ровным и явно не собирался прекращаться: он дул с запада.
Вследствие искусного маневра, только что осуществленного французским адмиралом, Кеппель утратил надежду вклиниться в наш флот; он смирился с этим и решил встать параллельно ему с подветренной стороны, чтобы начать сражение.
Канонада началась около десяти часов утра и, усиливаясь по мере того, как два строя кораблей сближались, достигла всей своей силы около полудня. В три часа пополудни вражеский арьергард, оказавшийся из-за различных перестроений, которые выполнялись по приказу Кеппеля, отделенным от кордебаталии и в течение полутора часов подвергавшийся огню пятнадцати наших кораблей, потерял рангоут и, лишившись способности управляться, стал дрейфовать.
И тогда граф д'Орвилье, окинув быстрым взглядом поле боя и оценив положение, просигналил своему арьергарду, ставшему авангардом, спуститься под ветер, а всему флоту — построиться в боевой порядок правого галса.
Напомним, что этим арьергардом, ставшим авангардом, командовал герцог Шартрский, находившийся на борту 80-пушечного линейного корабля «Святой Дух».
Если бы этот сигнал был исполнен, английский арьергард оказался бы посреди французского флота, что позволило бы нашим кораблям, продолжавшим с того времени вести огонь с наветренного борта, использовать свои нижние батареи, которые бушующее море нередко вынуждало закрывать.
Но, хотя сигнальные флаги развевались на мачтах «Бретани», приказ графа д'Орвилье не был исполнен и авангард остался на месте, как если бы он ничего не видел.
Что же делал в это время «Святой Дух»? И о чем думал тогда герцог Шатрский? Позднее мы увидим, какое влияние на жизнь принца оказало неисполнение этого приказа.
Ла Мот-Пике и герцог оправдывались тем, что различить сигналы им помешала дымка, покрывшая, словно огромное одеяло, английские и французские корабли.
Вне себя от гнева при виде того, что победа ускользает от него, д'Орвилье произносит слово «неповиновение».
Королева, в которой зарождалась ненависть к герцогу Шартрскому, обвинит его в трусости.
Авангард долго не двигался с места. Наконец, после целого часа пребывания в нерешительности, он все же спустился под ветер, но, к несчастью, времени на то, чтобы перерезать строй английских кораблей, уже не было. Дивизион Паллисера осознал опасность, угрожавшую дивизиону Харленда, и, сменив галс, пришел ему на помощь.
После этого граф д'Орвилье утратил надежду окружить часть вражеского строя и, встав с подветренной стороны параллельно английскому флоту, построился в боевую линию правого галса.
Кеппель принял вызов и немедленно приказал своим кораблям также перестроиться в линию правого галса. Но теперь настала очередь Паллисера плохо понять приказ или не понять его вовсе, ибо он не повторил сигнал адмирала, а другие суда, неправильно истолковав его, стали маневрировать, чтобы занять положение подле того или другого из своих командиров, и это внесло в их строй такой сильный беспорядок, что они не могли принять сражение, которое мы им предлагали.
Наконец, в пять часов пополудни, когда оставалось не более четырех часов светлого времени, Кеппель, видя, что, несмотря на повторные сигналы, его корабли так и не выстроились в линию, отправил фрегат «Лисицу», чтобы устно передать им отданные приказы; однако корабли подчинились устным приказам ничуть не больше, чем сигналам.
И тогда, после того как одиннадцать его линейных кораблей чудовищно пострадали, он, придя в отчаяние и рыдая от ярости, оставил поле боя за французским адмиралом, который, хотя и став победителем, сожалел, в свой черед, о том, что победа его была неполной.
Известие об этом сражении произвело во Франции и в Англии совершенно различные впечатления. Во Франции это была всеобщая радость, и все превозносили победу графа д'Орвилье, в то время как в Англии был устроен суд над Кеппелем и Паллисером, хотя, впрочем, они были оправданы.
После этого сражения, которое было только что описано нами и о котором мы распространялись в связи с тем влиянием, какое оно оказало на жизнь Филиппа Эгалите, о чем уже говорилось, оба флота вернулись в гавани своих стран и снова вышли в море лишь в следующем месяце. Однако английский флот перешел в оборону, в то время как граф д'Орвилье, став властителем Ла-Манша, подходил к английским берегам на расстояние видимости.