Однако Иосиф II куда больше зарился на Баварию, курфюрсту которой предстояло вскоре умереть.
Поездка императора по Франции, пробудившая в нем застарелую зависть, заставила его сделать весьма грустное для него сравнение между разнородностью составных частей Австрийской империи и единством Франции.
И действительно, разве не должен был возбуждать в нем не только печаль, но и злобу вид Испании, одного из самых прекрасных королевств на земле, отторгнутого нами от Империи, и Руссильона, некогда одной из самых прекрасных провинций Австрии? Разве почти весь его путь из Вены в Париж не пролегал через Нидерланды, Бургундию, Франш-Конте, Эльзас, Лотарингию — все эти члены, оторванные от одряхлевшего тела Империи и присоединенные к французской монархии? И разве вместо собственного государства, состоявшего из лоскутов и заплат, не имел он теперь перед глазами Францию — округленную, цельную и, даже по мнению провинциальных умов, начавшую поддаваться парижской централизации?
И потому народ, с тем глубоким инстинктом, какой порождает у него приязнь или неприязнь, народ, так радушно принимавший царя Петра, был холоден и почти враждебен к Иосифу II.
Он был австрияком, и не прошло и шести лет, как Австриячкой стали называть ту прелестную дофину, которую в день ее торжественного вступления в Парижскую ратушу окружали, по словам г-на де Бриссака, двести тысяч влюбленных в нее людей.
Въехав во Францию как наблюдатель, Иосиф II покинул ее как раздосадованный государь, а главное, как честолюбивый император.
Тем временем умер курфюрст Баварский. Этого момента с нетерпением ждал Иосиф II, который, зная, что Франция занята войной с Англией, решил вторгнуться в курфюршество, издавна являвшееся вожделенной целью его семьи.
И действительно, Бавария была той полой, которой недоставало у имперской мантии. Бавария предоставляла Иосифу II удобные пути сообщения между его южными и западными землями. Дунай, целиком войдя в австрийские владения, не переставал бы орошать их от своего истока до своего устья. Но это был бы лишь первый шаг.
Если бы Иосифу II позволили сделать его, он предпринял бы второй шаг, не менее полезный для его политики и его могущества, чем первый. Рано или поздно он одним махом проглотил бы герцогство Вюртембергское и, подойдя, в случае войны, к Рейну, захватил бы Эльзас и Лотарингию, бывшие некогда владениями его предков.
Однако этот замысел, суливший выгоду Империи, чересчур сильно задевал самолюбие, а главное, интересы других континентальных держав, чтобы они позволили Иосифу II спокойно осуществить его. Старый враг императора, Фридрих И, был начеку и разоблачил Европе его честолюбивые планы. Он указал на то, что Иосиф II, став властелином Баварии, может неожиданно напасть на Турин, Францию и сопредельные с Баварией германские государства. После разоблачения этих планов все европейские державы пришли в волнение.
К несчастью, Россия, с немалым беспокойством взиравшая за ростом могущества Империи, была неспособна идти на резкие заявления: ее финансы были расстроены непомерной расточительностью Екатерины II и одновременно войной против турок, к которой ее подстрекнула Австрия, желавшая помешать ей заняться делами Баварии.
Король Сардинии, со своей стороны, устрашился при виде того, как Австрия приближается к его северным границам, при том, что его восточные и южные границы уже были в опасности, и стал во весь голос взывать к Франции, Пруссии и России, обращая их внимание на угрозу захвата Баварии.
Саксония, также испытывавшая беспокойство, потребовала, подобно Сардинии, вмешательства великих держав.
Герцог Цвайбрюккенский, законный наследник курфюрста Пфальца, предъявил, со своей стороны, права на Баварию, которой он лишился вследствие Мюнхенского договора.
Таким образом, при мысли о захвате Баварии возмутилась вся Европа, не произнесшая ни слова в момент раздела Польши, поскольку он затронул лишь интересы и честь Франции.
Даже Марию Терезию устрашили захватнические намерения своего сына, хотя она была чересчур хорошим политиком, чтобы не понимать выгоды, которые могли проистечь из этого захвата. Однако Мария Терезия сильно изменилась и была уже не той, что прежде: она старела, находясь под влиянием исповедника и пребывая в окружении казуистов и священников. Эти священники и казуисты говорили от имени человечности. Чтобы подровнять границы своего государства, император, вне всякого сомнения, намеревался развязать всеевропейскую войну, а в такой всеевропейской войне Марию Терезию, особенно тревожил ее личный враг Фридрих II, выдержку и силу которого она некогда смогла оценить.