— Мартин! — воскликнул бургомистр, — мой дорогой Мартин! Он так говорил? Вот преданная душа… Погодите, он же простой лакей… Надо будет поручить ему какую-то работу поважнее…
С этими словами они и раскланялись.
Бал пленил поэта, и Себастьян уже чувствовал себя его королем… Карман приятно оттягивало серебро, камзол приятно давил на плечи, даром что был испорчен дыркой от ножа, которую теперь не скрыла бы и искуснейшая швея. А красавица, что пленила его, закружила со всеми в веселом вихре. И цвета ее платья слились с другими красками, а голос растаял в музыке и смехе.
Вино дурманило и все отдаляло, поэтому поэт его остерегся… Просвечивающие волны ее наряда, как во сне, то появлялись, то исчезали, словно призрак…
Мелодия кончилась. Наконец! Себастьян вдруг почувствовал, что мир плывет перед глазами. В голове кружилось. Возможно, рана серьезнее, чем то ему казалось? Глупости! Это другое…
Она стояла в красочном женском кругу, когда снова встретилась с ним взглядом, не отвела глаз, пока поэт не приблизился к щебечущему обществу, вызвав некоторое смятение бесцеремонным вторжением.
— Вы хотите прочитать нам вирши? — спросила одна из дам.
— Пани, я уже столько сегодня их прочитал, что, видимо, не смогу выжать из себя ни строки, — ответил Себастьян.
— О, как жаль…
— Если только…
— Что? — кокетливо переспросила дама.
— Если только стихи сами не родятся и не вырвутся жгучим потоком…
Дама засмеялась победно.
— Слово чести, Себастьян, вы меня пугаете, но я готова вас слушать.
— Милая пани, я поражен вашей бесстрашием, — молвил поэт, — но боюсь, из того потока на вас не упадет ни капли.
Ее лицо аж позеленело от злости. Она уже готова была уйти, бросив какое-то слово свысока, однако любопытство взяло верх. Бросила едким взглядом вокруг, надеясь усмотреть: где же соперница? Затем скривила губы в улыбку и осталась. Себастьяновы слова путались в голове, словно теряясь в тумане, стоявшем перед его глазами. Он сделал несколько шагов к красавице, поразившей его.
— Опрометчивый поступок, — тихо проронила она.
— Простите, видимо, ранение вызвало лихорадку, — так же тихо ответил Себастьян.
— Боюсь, что причины будет мало для оправдания последствий…
Она подняла глаза и, словно обжегшись, в тот же миг отвела взгляд.
— Вы, кажется, собирались читать поэзию…
Себастьян наклонился к ее плечу и произнес строки, словно выхватил из самого сердца:
Красавица вдруг вздрогнула, как от боли. Ее взволнованный шепот прервал слова Себастьяна:
— Не надо… Прекратите…
Густой румянец залил ее щеки, а губы нервно задрожали. Но поэт, лишь на миг остановившись, продолжил:
— Хватит! — решительно молвила она. — Вы не понимаете… вы не должны…
Вместо ответа поэт попытался поцеловать ее руку, однако панна быстро отошла и затерялась среди присутствующих.
Он увидел ее нескоро: музыканты успели отдохнуть и сыграть несколько новых вальсов, лакеи — заменить пустые бочонки на полные, а слуги — вывести нескольких вельмож на свежий воздух.
Себастьян успел увидеть, как лакей уважительно открыл перед его богиней двери, только теперь ее уже сопровождал какой-то мужчина. Минуту помедлив, поэт кинулся за ними, но когда он оказался внизу, ее экипаж уже тронулся. Густая темнота за светлым пятном от фонаря прожорливо проглотила экипаж, оставив грохот колес и прощальное конское ржание.
— Ну и пьяница, — послышалось сбоку.
За спиной стоял тот самый лакей, что его Себастьян восхвалял перед бургомистром.
— Кто пьяница? — не понял поэт.
— Я о том медведе, что сопровождал красавицу.
— А кто этот медведь?
— Бес его знает…
— Слушай, парень, — вскинулся вдруг поэт, выгребая из кармана горсть серебра, — лети скорее за той каретой, и что-нибудь узнай, где она живет. Понял?