— Да, сдается… — ответил Шольц.
— Если мелькнет молния, — сказал Либер, — будьте готовы присмотреться как можно, должны узнать этих людей.
— Ладно, — пробормотал тот.
В тот же миг небо вспыхнуло, и проступила довольно ужасающая картина: лучи света запутались, как души умерших, в тумане, что окутывал серые каменные кресты, которые на миг отбросили резкие зловещие тени. Запахло заплесневелым потусторонним…
Среди этого мертвого мира на куче разрыхленной земли и камней стояли двое. Один был тот самый человек с лопатой, а рядом — женщина в темной фланельке поверх легкого платья.
— Ну? — выпалил нетерпеливо епископ, когда все снова покрылось тьмой.
Шольц молчал и только тяжело дышал. Несмотря на туман, он хорошо разглядел две знакомые ему фигуры.
— Говорите же! — сердито приказал епископ.
Новый раскат грома спас бургомистра от ответа. Глаза Либера горели в темноте, как глаза Сатаны, нещадно испепеляя его адским пламенем.
— Не разглядел, — застонал Шольц, — так неожиданно… эта молния…
— Нечего ныть, вы узнали этих людей? — начал терять терпение епископ.
— Не уверен…
— По меньшей мере, — вдруг изменил тон Либер, — я знаю этих двоих! Женщина — ведьма, а мужчина — еретик. И вы видели там, у них, разрытую могилу, ведь так?
— Да, — выдавил из себя бургомистр.
Листва вверху вдруг зашелестела, и крупные капли холодного ночного дождя скатились им по лицам.
— Пойдем отсюда, — умоляюще сказал Шольц, — на мне только сорочка.
Епископ накинул на голову капюшон, и они вышли с кладбища той же дорогой, которой сюда пришли. Между тем гроза становилась все сильнее, и когда они достигли кареты, то уже утопали в грязи.
— Тебе есть где спрятаться, сын мой? — спросил у могильщика епископ.
— За меня не беспокойтесь, ваше преосвященство, — ответил тот, — у меня тут халабуда недалеко — до утра пережду…
— Тогда прощай и на вот…
Он протянул могильщику несколько монет.
— Что вы, — замялся тот. — Его преосвященство так щедры…
Бургомистр прикусил губу и влез в карету, епископ за ним. Они были похожи теперь на двух промокших псов, что искоса поглядывали друг на друга. Карета тяжело двинулась и медленно поползла, словно большой слизняк. Кони надрываясь тащили ее по размокшей глине, едва не чиркая мордами о землю. Лишь пятеро улыбающихся охранников в шлемах, казалось, не обращали внимания на погоду. Их кони терпеливо месили копытами грязь, идя вдоль кареты, возможно, искренне сочувствуя запряженным в нее товарищам. Хоть было еще темно и, учитывая грозу, восход должен был наступить еще нескоро, охранники уже открыли ворота и опустили подъемный мост. Четверо всадников повернули и двинулись назад в предместье, а карета загрохотала по мостовым доскам. Подозрительно всматриваясь в возницу, двое цепаков загородили им дорогу. Один подошел к дверцам и резко их открыл. Навстречу ему Либер ткнул руку с перстнем, и тот мигом ее поцеловал. Даже промокший, как пес, в городе епископ имел немалую власть.
— Пропусти! — выкрикнул часовой другому, уважительно закрывая дверцу.
Карета въехала в город. Возле конюшни бургомистр кивнул на прощание епископу и ступил на подножку.
— Погодите, — остановил его Либер. — Я точно знаю, что вы узнали тех двоих. Вы не должны противиться церковному правосудию!
Шольц не ответил. Тут, в городе, он чувствовал себя увереннее и молча смотрел в глаза Либеру.
— Ведьму надо сжечь, а еретика…
— Прощайте, отче, — перебил бургомистр.
Внезапная мысль мелькнула в голове Шольца.
— Ваше преосвященство! — воскликнул он со странной радостью в голосе. — Я думаю, что мы должны знать мнение короля…
Либер переменился в лице.
— При чем тут король? — бросил свысока он.
— Но вы не верховный судья, отче, — уверенно сказал бургомистр, ступив наконец на мостовую, — его величество может и не одобрить решение.
— Та женщина — ведьма! — отрезал епископ, высунув голову из кареты.
— Я отдам ее под суд только по приказу короля, — резко проговорил Шольц и направился Рынком.
Гроза стихала… Постепенно становилось светлее, а вверху, между обрывками черных облаков, виднелись клочки серого неба. Бургомистр подошел к дому, в котором так замечательно началась ночь, что так плохо для него закончилась. Якуб Шольц несколько раз хлопнул в дверь, молча миновал слугу, взбежал наверх и закрылся в своем кабинете.
Глава IV
Ближе к полудню небо над городом полностью прояснилось. Брусчатка быстро высохла, лишь многочисленные лужи до сих пор сверкали на солнце. Рынок жил повседневной жизнью: во все голоса и на всех языках кричали купцы, ремесленники и нищие и те, кто их пытался перекричать. Слышался визг свиней, которым на Рынке была отведен небольшой загон, однако в своем меньшинстве они шумностью не уступали большинству.