И вот, как ни странно, наш начинающий поэт, решил получить благословление на начало своей творческой деятельности почему-то, именно от меня. Так, неожиданно для себя, я стал первым доверенным слушателем, критиком и идейным вдохновителем нашего Адиля.
Однажды ночью, Адиль с горящими от возбуждения глазами (кстати, внешне Адиль очень похож на афганского душмана, особенно, темной ночью), разбудил меня и попросил оценить его новые произведения. Не смотря на страстное желание послать Адиля в дальнее пешее путешествие с сексуальным уклоном и завалиться на кровать, чтобы досмотреть внезапно прерванный эротический сон с участием Мишель Мерсье (актриса, сыгравшая Анжелику в легендарном французском фильме), я героически выслушал его очередное творческое изыскание в области русской литературы, причем даже старательно отрифмованное.
— СашА, мне важно знать твой авторитетный мнений! Ты сам, очень понятно пишешь, твой стихи — музыка для мой уши. Мне интересна твой добрый слово на мой стихи. Ну, как?! Скажи, только, правда! Я не обижаться и пойму правильна. Не сильно гавно?!
Художника обидеть может каждый. Творческая натура легко ранима. Критика в данном случае, была просто неуместна. Вспоминая, с чего начинал Адиль, прогресс был явно грандиозный. Учитывая, что из меня самого, поэтишка — так себе, я искренне похвалил парня, уже за само желание творить. При этом мне пришла в голову занятная мысль, которая получила неожиданное развитие. Но, давайте, начнем по порядку. Итак, стараясь открыто не зевать, я выдал следующее.
— Адиль, это гениально! Учитывая, что русским языком ты владеешь так же виртуозно, как я — китайским, то, не кривя душой, могу сказать, что ты — молодец!
Адиль просиял, в кромешной темноте спального помещения была видна его ослепительно белая улыбка. Я, еще находясь в полусонном состоянии, подумал: «Почему у него такие белые зубы? Щетку и пасту впервые увидел в училище, а белизна зубов, как с картинки, в нашей медсанчасти?!», но речь не о зубах, а о творчестве и я продолжил.
— Слушай, дружище! А какого рожна, ты пишешь на русском. Пойми правильно, все красивое уже давно написано. В русской литературе уже есть такие знатные поэты, как — Есенин, Некрасов, Гумилев, Пушкин, Фет, Блок, Маяковский, Багрицкий, Ершов, Мандельштам, Вяземский, Высоцкий, Филатов, Галич, Цветаева и многие другие.
Адиль искренне ужаснулся. Он не ожидал, что в русской поэзии есть еще кто-то, кроме Пушкина, портрет которого, висел в школе его родного аула. Более того, Адиль по наивности считал, что все стихи, а так же и все, что с ними связано, написано исключительно А.С. Пушкиным. А уроки по русской литературе были его любимым предметом в родной школе, так как на закономерный вопрос об авторстве любых стихов, ответ его соплеменников был предельно прост — «Пушкин». И все тут. Гарантированная пятерка в кармане, тоесть в дневнике и в аттестате кстати тоже.
Итак, Адиль был в шоке, он страшно выпучил свои раскосые глаза. Белки его темно карих глаз нереально светились в ночной темноте, в скупом свете фонаря дежурного освещения.
— Их так много?!
— Да, дорогой! Их очень много. Гораздо больше, чем ты можешь представить. Россия вообще испокон веков славилась своими умными людьми, особенно в литературе. И зачем тебе состязаться со всеми ними?! Что тебе мешает стать самобытным национальным поэтом?! Рупором своего народа, так сказать. Начни писать на своем родном языке. Сколько у киргизов признанных в мире стихоплетов? Не знаешь?! И я не знаю! Так вот, ты и будешь первым. Не надо тратить время на перевод своих гениальных мыслей с киргизского языка на русский, мелодичность теряется. Сразу пиши на своем родном — киргизском языке, заодно и прославишь его. Язык бескрайних степей, шум ветра, незабываемый запах травы и навоза, лошади, овцы и верблюды, кумыс, кизяк и прочее. Красота и все такое! Короче, дерзай!
Я еще долго лепетал что-то несвязное и вливал в уши Адиля какую-то беспросветную лабуду. Мой язык временами переставал шевелиться, я засыпал. Но Адиль все понял как надо. Его осенила великая идея, написать грандиозную поэму, и работа закипела.
По ночам, после команды: «Отбой», Адиль бежал в ленинскую комнату, где старательно изводил кубометры бумаги. Временами, на самостоятельной подготовке, он просил пару минут нашего драгоценного внимания, выходил к учебной доске и начинал страстно читать готовые отрывки из своей поэмы.
Хочу предупредить сразу — за достоверность не ручаюсь, воспроизвожу по памяти, на слух. Возможны катастрофические ошибки, искажающие весь гениальный смысл данного произведения. Прошу простить, но оригинал не сохранился. Тем не менее, что-то похожее и созвучное.
Затем наш казарменный поэт скромно замолкал, с надеждой, вопросительно вглядываясь в наши задумчивые и одухотворенные лица. Мы были великодушны и, хотя никто из нас, ни хрена не понимал, мы всегда горячо и активно хвалили творчество Адиля, часто прося повторить тот или иной отрезок его стихотворения. Наш киргиз светился от удовольствия. Это давало ему силы и вдохновение для продолжения работы над своим нетленным творением. Как мало надо дать человеку, чтобы улучшить ему настроение, подарить маленький кусочек счастья!
Но, с ростом объема поэмы Адиля, ему требовалось более серьезная поддержка. Писать стихи — это тяжелый труд, поверьте на слово. Этот труд сопровождается своими кризисами, творческими взлетами и провалами. А большому поэту для уверенности в себе и подпитки сил, необходимо всеобщее признание более многочисленной аудитории благодарных слушателей, чем наше достаточно лояльное к творческим изысканиям Адиля, 45-е классное отделение. И такой случай, вскоре подвернулся.
Однажды, наш незабвенный и малоуважаемый комсомольский вожак Конфоркин, долго суетился под ногами и что-то нудно блеял про всеобщий глобальный конкурсный концерт всенародной самодеятельности бездарных и безталантных, убогих и безголосых, причем, в формате всего училища.
Он пытался агитировать нас принять активное участие в этой законченной показухе, направленной исключительно на благо мира во всем мире. Упирая на то, что победители данного сомнительного конкурса, поедут с дружескими визитами в ракетное училище и в училище внутренних войск нашего гарнизона. К тому же, в качестве главной заманиловки, Конфоркин авторитетно обещал, что на время репетиций и проведение самих концертов, все участники конкурса освобождались от всех многочисленных видов нарядов и хозяйственных работ. Но, тем не менее, все равно, дураков, готовых выставить себя на посмешище курсантской публике, почему-то, не находилось. И тут, меня осенило.
— Слышь, Конфоркин! Только тебе! Только по секрету! Исключительно из-за хорошего к тебе отношения. Да не суетись ты, и спрячь свой блокнотик. Лично у меня талантов нет, и не предвидится, но я знаю такой талант!!! Просто, ТАЛАНТИЩЕ!!! Человек огромадной самобытной культуры. Поэму по ночам ваяет, причем, исключительно на родном, киргизском языке. Представь, сколько тебе плюсов, как секретарю комсомольской организации отслюнявят. Сам Конфоркин, среди всеобщей серости и убогости, нашел, воспитал, взлелеял и выпестовал такую редкую жемчужину! А?! Может даже назначат в секретари всего батальона! Ну, чем не карьерный рост?! Показать, где талант обитает?!
Конфоркин прикинул возможные головокружительные перспективы в своем скудном умишке и ухватился тонкими ручонками за рукав моей гимнастерки. Идея ему понравилась. Он чуть ли не ссал паром, выпрыгивая из широченного галифе. Еще бы, такая удача. Но, его точило маленькое смутное сомнение.
— На киргизском стишки, говоришь?! А, если наше быдло необразованное, не поймет?! Они же русскую речь не всегда с первого раза понимают. Вдруг освистают мерзавцы?! Это же риск, на грани провала, с последующей опалой. Могут обвинить в политической близорукости! Понимать надо?!