Ты рванулся бегом вместе с этим кульком
Прямо в омнибус — помнишь, повеса? —
Про меня, мол, забыл, — но зато сохранил
Ты ни много ни мало три пенса.
Ну а помнишь, дружок, как ты кушал пирог,
Хоть сказал, он безвкусен и пресен;
Но мигнул ты — и мне стало ясно вполне,
Что тебе не пирог интересен.
Помню я хорошо, как услужливый Джо
Нам на Выставку взял приглашенья;
Ты повёл нас тогда „срезав угол“ туда,
И в неё не попала в тот день я.
Джо озлился, смешной, — вышел путь, мол, кружной;
Но пришла я тебе на подмогу.
Говорю: таковы все мужчины, увы! —
Вечно смыслу в делах не помногу!
Ты спросил: „Что теперь?“ (Заперта была дверь —
Мы, смеясь, постояли перед нею.)
Я вскричала: „Назад!“ И извозчик был рад:
На тебе заработал гинею.
Сам-то ты повернуть и не думал ничуть,
А придумал ты (верно, в ударе):
Раз откроется вновь завтра в десять часов, —
Подождать. И мудрец же ты, парень!
Джо спросил наповал: „Если б кто помирал,
Тут и ты бы проткнул его пикой —
Сам-то будешь казнён?“ Ты сказал: „А резон?“ —
И ко мне с той загадкой великой.
Я решила её, — вспоминай же своё
Удивленье: „Во имя закона“.
Ты подумал чуть-чуть, ты поскрёб себе грудь
И сказал с уважением: „Вона!“
Этот случай открыл, как умишком ты хил
(Хоть на вид и годишься в герои);
Позабавится свет, больше пользы и нет
От тебя — так не бегай от Хлои!
Впрочем, плох ли, хорош, а другой не найдёшь,
Кто тебя выгораживать рада.
Ох, боюсь, без меня не протянешь и дня;
Так чего же ещё тебе надо?» [59]
ЭТИ УЖАСНЫЕ ШАРМАНКИ!
Погребальная песнь, исполняемая жертвой
«Мне косу плесть велела мать...» —
И снова верченье органа.
Ужасно! Я тоже, всем прочим под стать,
Всё делать, что хочется, стану.
«Мой дом — кусты да буерак», —
Достигло оконцев подвала.
Когда ж поспешил я сбежать на чердак,
То понял, что разницы мало.
«Один ты можешь мне помочь!» —
Опять он снаружи затренькал.
И тут застонал я в отчаянье: «Прочь!
Усвоил уж это давненько!»
«Запомните, сударь, мой скромный орган...» —
Довольно, приятель, довольно.
Не бойся, негодник: тебя, хулиган,
Уж я не забуду невольно! [60]
ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ
Написано после того, как автор увидел картину Хольмана Ханта «Иисус, найденный в храме».
Я был у самых врат
В огромный храм; к нему живой прилив
Толпы величественней был стократ,
Мой разум поразив.
Там злато и парча
Внутри горели, мрамор плит сиял;
Лучами, словно струнами звуча,
Пестрел огромный зал.
Но некий был порок
В убранстве храма, что манил толпу.
Так осеняет праздничный венок
Лежащую в гробу.
Мудрейшие страны
Сошлись туда для спора на три дня,
А прочий люд приткнулся у стены,
Молчание храня.
Но старцев вид уныл;
У этих зол, у тех задумчив взгляд:
Их доводы мальчишка разгромил
Минуту лишь назад.
Свидетелей толпа
Глаза отводит; в них и стыд, и гнев.
Но вижу вдруг: один не хмурит лба —
Стоит, оцепенев.
Видать, в его мозгу
Зажглось сомненье в догмы мудрецов;
Он важную узрел в них мелюзгу,
Поводырей-слепцов;
вернуться
59
Один из мотивов данного стихотворения — посещение первой Всемирной промышленной выставки, располагавшейся в лондонском Гайд-парке.
вернуться
60
Шарманка в этом стихотворении играет весьма популярную в XVIII—XIX столетиях балладу Гайдна. Строки баллады выделены курсивом.