Вновь прибывших мальчиков распределили по разным «домам» (Houses); во главе каждого из них стоял наставник (Master), который внимательно следил не только за успехами учеников, но и за их поведением и развитием. Чарлзу повезло: он попал в «дом» самого мистера Тейта, где царила теплая домашняя атмосфера. Немалую роль здесь играла и миссис Тейт, следившая за здоровьем и гардеробом воспитанников.
Довольно скоро Чарлз освоился в школе. В первые дни испытав на себе розыгрыши, обычные среди школяров того времени, он, как вспоминали родные, стал защитником слабых и даже подчас пускал в ход кулаки, так что обидчики стали его опасаться. Впрочем, в школе мистера Тейта была доброжелательная обстановка, и дело ограничилось розыгрышами, описанными в приведенном письме. Попавшие в «дом» Тейта мальчики обедали за одним столом с его семьей. Этим, кстати сказать, объясняется и упоминание в письме Чарлза о девочке (очевидно, это была дочь директора), обедавшей с ними в первый день. Школа была мужской, и девочки ни в классах, ни в «домах» не появлялись. Чарлз очень привязался к своему «доброму старому учителю»[19] (так он называл его в письмах домой) и на всю жизнь сохранил самые лучшие воспоминания о нем. Тот, в свою очередь, высоко оценил способности необычного ученика. Об этом свидетельствует первый же отзыв мистера Тейта, посланный родителям Чарлза: «Располагая достаточными возможностями сделать на основании личных наблюдений выводы о характере и способностях вашего сына, я не колеблясь высказываю свое мнение: наряду с прочими превосходными врожденными данными он обладает весьма редкой одаренностью, близкой к гениальности (an uncommon share of genius). Веселый и добрый в обращении, находчивый и остроумный в беседе, он проявляет не по годам развитые способности к познанию, меж тем как ум его столь ясен и чужд любой неточности, что он не успокаивается до тех пор, пока не найдет самого верного решения для того, что представляется ему запутанным. Он только что великолепно отвечал на экзамене по математике, неоднократно демонстрируя ту приверженность точному знанию, которая для него столь естественна».
Мистер Тейт вместе с тем отмечает и «некую погрешность», которую позволял себе «наш юный друг, не допускающий ошибок там, где дело касается важных убеждений или принципов». Вот что он пишет по этому поводу: «При чтении вслух или в метрических композициях он нередко сводит к нулю все представления Овидия или Вергилия о стихе. Более того, с удивительным хитроумием он подменяет описанные в грамматиках обычные окончания существительных и глаголов более точными аналогами или более удобными формами собственного изобретения». Впрочем, директор высказывает надежду, что со временем этот недостаток, от которого его ученику, безусловно, следует избавиться, исчезнет сам собой. Как видим, уже в юные годы в Чарлзе пробудился интерес к слову и «выравнивающим поправкам», которыми впоследствии будут отмечены сочинения Льюиса Кэрролла.