Господи, чудо какое – заговорила деточка! Ясно, шок.
– Не молчи, не молчи, вот покушать тебе принесла. А ты как хорошо, оказывается, разговариваешь на русском!
– Благодарю вас. Русский язык – мой родной. – Рухшона разглядывает содержимое сумки. – И за одежду спасибо. Колбасы я не ем.
– Куда ж ее деть?
– Не знаю, мужу отдать.
«И этот ухаживал? Вот кого тоже надо бы…» – внезапно думает Ксения.
– Так у нас пост.
Рухшона пожимает плечами: какая разница? Можно отнести колбасу работникам.
– Они тоже, небось, не кушают колбасы.
– Кушают. Этим закон не писан. Они всё… кушают.
Что еще за закон?
– Роксана, Роксаночка, говори мне «ты», мы с тобой не чужие ведь, да?
Ей хочется походить на Роксану, быть с нею вровень. Получится ли? Ксения себя чувствует глупой и старой рядом с вдруг повзрослевшим ребенком: поступок поднимает Роксану на недостижимую высоту, ставит ее так близко к тайнам! Ксения всю свою жизнь шустрит, крутится, что-то выгадывает, шажочками маленькими – ти-ти-ти, договаривается с этими… а тут – раз, и сделано. И одна! Все взяла в свои руки – суд, наказание!
– Я лишь орудие, меч. Суд – у Него.
Что-то Ксения не замечала, чтоб Он – взгляд к потолку – во что-нибудь вмешивался, или даже интересовался особенно. Ладно, у каждого своя вера, поговорим-ка мы о вещах серьезных, практических.
– Своя вера? Ну-ка…
Ксения пытается объяснить, путается, она в самом деле еще немножко пьяна: православная вера, народная. Мы святых почитаем, угодников, разные праздники…
Глаза у Рухшоны вдруг загораются: ах, народная! И во что она верит? – в Николая Чудотворца? в Царя-искупителя? в Женский день? Или сразу – во всё?
– Язычество, ширк!
Этот взгляд невозможно выдержать. Пожалуйста, не надо смотреть так. Она ж не сама… На все просит благословения.
– Да, да, – Рухшона шевелит в воздухе пальцами: знаем мы эту систему. – Часто отказывают? Язычество, ширк! Мне все позволительно, но не все полезно! Как прикажете действовать по такой инструкции? Вот и бегает по улице за матерью с топором, голый, а на шее крест болтается, сама видела.
Ксения представляет себе картину и, не желая того, улыбается.
– Правда, – признает она с грустью, – бывают такие случаи.
Рухшона садится на краешек нар:
– И истина сделает вас свободными. От чего? Свобода – что это? Своеволие? Самовольство? Или это ваше – местное самоуправление? Нет никакой свободы, есть миссия, предназначение. А наше дело – понять, в чем оно.
– И как, поняла?
– Да, – отвечает Рухшона, – я знаю, зачем пришла в мир и что меня ждет после смерти. Никаких там: у Бога обителей много. Их две: рай и ад.
Это вам не какой-нибудь батюшка, не Александр Третий, здесь – ответы так уж ответы! Но это пока еще так, философия, вопросы на десять копеек. Надо собраться с силами и спросить – на рубль.
Дочка была у нее, Верочка. Хорошая девочка. Работников жалела.
– Мы не собаки, не кошечки, чтобы нас жалеть. Платить работникам надо. Так что твоя Верочка? Книжки любила, наверное?
– Книжки любила, маму не слушала. Красивая была девочка. Одиннадцать классов закончила. Хотела дать ей профессию. А она начиталась, наслушалась… всяких умников и уехала от меня. Писателем решила стать или, не знаю, ученым, филологом… И уехала, и пропала там. Но плохого-то она никому не делала. Так за что Он ее, за что… умертвил?
Последнее слово Ксения произносит совсем тихо, однако не плачет, смотрит внимательно. Рухшона отводит взгляд, потом возвращает его на Ксению:
– За своеволие. Любой грех простится, любой, но за ослушание, за своеволие – смерть. И ад.
Вот первая и последняя правда про Верочку. – Есть такое слово: надо, Верочка. – А есть такое слово нехочется? – спрашивает та и смеется, она прямо слышит Верочкин смех. И все-таки жалко ее, жалко ужасно!
– По-человечески – да. Но по-Божески непослушание влечет за собой возмездие. Как пальцы в розетку – убьет.
И вымолить никого из ада нельзя. Потому что отвечает каждый – самостоятельно. Рухшона говорит очень прямо, твердо, так и сообщают правду. За своеволие – смерть. Плачь – не плачь, чего уж тут непонятного?
Женщины сидят на нарах, между ними – еда, как в поезде, словно они отправились в путешествие.
– А СССР?
О, СССР – это большая тема, Рухшоне есть, о чем рассказать. Да уж, новейшая история по ней проехалась: Москва, Таджикистан, война.
– Опасно, – вздыхает Ксения.
– Я не боялась. Нет, никогда.
Ксения так не верила ни одному человеку, как сейчас верит ей. Почему же распалась ТАКАЯ страна?