Камиль Фламмарион
Люмен
Рассказ первый
Resurrectio praeteriti (Воскрешение минувшего)
Quaerens. — Ты обещал мне рассказать о том загадочном часе, который наступил вслед за тем, как ты испустил последний вздох, и объяснить мне, каким образом, в силу какого странного закона, прошедшее стало для тебя настоящим, и ты проник в тайну минувшего, остававшуюся до сих пор никому неизвестной.
Lumen. — Да, мой старый друг, я сдержу свое обещание и я надеюсь, что, благодаря продолжительному общению наших душ, ты поймешь то явление, которое ты называешь странным. Есть вещи, которые смертному глазу доступны лишь с трудом. Смерть, освободившая меня от моих несовершенных и ограниченных телесных чувств, еще не коснулась тебя своей освободительной рукой. Ты принадлежишь к миру живых. Несмотря на уединенность твоего убежища в этих царственных башнях предместья св. Иакова, где ни один непосвященный не может помешать твоим размышлениям, ты все же принимаешь участие в земной жизни и в ее мелочных заботах. Не удивляйся поэтому, если я скажу, что ты должен совершенно укрыться от внешнего шума и напрячь всю силу внимания, какую только твой ум может развить.
Quaerens. — Мой слух внимает только твоему голосу, мой ум всецело поглощен твоею речью. Говори без опасения и без отступлений и поведай о неизвестных мне ощущениях, возникающих по прекращении жизни.
Lumen. — С какого момента я должен начать свой рассказ?
Quaerens. — He припоминаешь ли ты той минуты, когда моя дрожащая рука закрыла твои глаза? Если да, то начни рассказ именно с нее.
Lumen. — Отделение мыслящего начала от нервной организации не оставляет в душе никакого воспоминания. Умственные способности, обусловливающие гармонию памяти, как бы замирают, прежде чем возродиться в другой форме… Первое ощущение тожественности личности, возникающее после смерти, походит на то чувство, которое появляется при пробуждении от сна, когда человек, мало-помалу привыкая к мысли о наступлении утра, все еще находится под впечатлением ночных сновидений. Колеблясь между минувшим и предстоящим, ум старается овладеть собой и схватить мимолетные ощущения исчезнувшего сна, оставившего в его сознании вереницу образов и видений. Случается, что, поглощенный воспоминанием о соблазнительном сне, человек, наполовину проснувшись, снова отдается его обаянию; его глаза закрываются, сновидение восстанавливается, и человек погружается в состояние полусонных грез. В таком же состоянии находится наша мысль при окончании жизни, на рубеже между непонятной еще для нас действительностью и не исчезнувшим еще сном. Самые разнообразные ощущения перепутываются и переплетаются друг с другом, и когда под наплывом замирающих телесных чувств вспомнишь о земле, откуда ты только что пришел, бесконечная грусть охватывает тебя, затемняет мысль и тормозит сознание.
Quaerens. — Ты испытал все эти ощущения сейчас же после смерти?
Lumen. — После смерти? Но смерти не существует. Событие, которое ты обозначаешь этим именем, отделение души от тела, не имеет столь материальной формы, чтоб его можно было сравнить с разложением химических элементов, наблюдаемым в материальном мире. Это отделение столь же мало отражается в сознании умершего, как рождение — в сознании новорожденного. Мы рождаемся в загробную жизнь точно так же, как рождаемся в жизнь земную. Разница только в том, что, не будучи связана телесными покровами, которые облекают ее в земной жизни, душа скорее приобретает представление о своем состоянии и своей индивидуальности. Однако у разных душ способность понимать свое новое состояние весьма различна. Существуют души, которые в течение своей плотской жизни никогда не обращали взора к небу, никогда не стремились проникнуть в тайну вселенной. Такие души, все еще обуреваемые плотскими аппетитами, долгое время остаются в состоянии неопределенности и недоумения. Но есть, к счастью, и иные души, уже во время земной жизни проникшиеся влечением к царству вечного добра. Они знают, что совершенствование есть закон существования и что, покончив с земною жизнью, они войдут в высшую стадию; такие души шаг за шагом следят за тем, как летаргия охватывает их сердце, и когда замирает последнее его биение, тихое и незаметное, они уже отделились от уснувшего тела. Освобождаясь от магнетических оков плоти, они чувствуют, как какая-то невидимая сила уносит их в тот мир, куда влекли их былые мечты, надежды и симпатии.