Потом Сесиль попросила сесть меня. Видя, что я хочу занять место рядом с ее матерью, она сказала: «Нет, мадмуазель Люсьена, если позволите, я сяду рядом с мамой. Так будет удобнее, если ей что-нибудь понадобится». Почему удобнее? Я этого совсем не поняла. Но я сделала, как она хотела.
Слева от меня оставалось место для Пьера Февра. Я бы лучше могла его видеть, если бы он был на противоположном сидении. Его глазам было бы легче встречаться с моими. Но мне было бы труднее скрывать свое смущение. Сидеть с ним рядом было тоже хорошо и многозначительно, как бы предсказание.
Покажусь ли я ему красивой в профиль? Не красивее ли я в фас, чем в профиль? Я-то лучше знала себя в фас. Но он так же привык видеть меня в профиль, как и в фас. Когда я играла при нем на рояле, а также во время нашей вечерней прогулки, когда он позволил себе увлечься до полупризнания, он видел меня приблизительно также.
Зато нам придется всю дорогу выносить двойной взгляд г-жи Барбленэ и Сесиль. Вся прогулка будет протекать перед очами судей. Над головами обеих женщин мне чудился портрет дядюшки, дополняющий трибунал. К счастью, я не рисовала себе этого заранее, Мне было легче снести это нечаянно.
Наши первые слова засвидетельствовали, что погода, хоть и не великолепна, недурна по этому времени года. Ветер был в меру свежий. Облака не угрожали серьезно. Может быть, и упадет несколько капель днем.
Затем г-жа Барбленэ заявила:
— Не думаю, чтобы такая прогулка могла повредить здоровью, если тепло одеться. Правда, здоровье мадмуазель Люсьены, вероятно, не причиняет ей много хлопот. У вас сегодня чудесный вид, мадмуазель Люсьена.
Пьер Февр повернул голову в мою сторону. У меня было ощущение, что он скажет сейчас что-то чудовищное, от чего мне захочется провалиться сквозь землю. Но мысль, задержанная им на лету, произвела только легкий шум в гортани. Затем он спросил меня:
— Занимались ли вы каким-нибудь спортом, мадмуазель Люсьена?
— Нет, или, во всяком случае, мне никогда не приходило в голову называть спортом те упражнения, которые мне случалось делать.
— Вы, должно быть, правы. Вероятно, поэтому у вас такой… здоровый вид, и в то же время не спортивный. Я довольно-таки запуган спортивными женщинами. Я их встречаю дюжинами у себя на пароходе. Кровообращение у них, по-моему, слишком уж заметно. Они дышат так, словно каждый раз открывают кислород. И потом это придает им очень скучный взгляд. Во мне на этот счет, вероятно, предрассудки южанина.
Я не смела взглянуть ни на г-жу Барбленэ, которая, следя за словами Пьера Февра, в то же время, казалось, изучала меня с ужасающей беспристрастностью, ни на Пьера Февра, один уже голос которого сокрушал меня, а глаза толкнули бы в ту минуту на любое безумие. Я не могла созерцать также ни пола экипажа, ни пелерины кучера, ничего, кроме кого-либо из нас четверых. Мне пришлось смотреть на Сесиль: и, после попыток задержаться на ее костюме, на ее груди, на ее шее, встретить, наконец, ее глаза, которые покидали Пьера Февра только для того, чтобы остановиться на мне.
Впрочем, для меня не было и речи о том, чтобы читать в глазах Сесиль. Серо-зеленые зрачки не могли бы выдать мне мыслей, которые блуждали где-то вдали. Когда наши взгляды встретились, то всего яснее, я различала как бы разницу уровней, уклон той души к моей душе. Я была всецело занята ощущением того, что претерпеваю воздействие, что на меня как бы направлена какая-то скользящая сила. Мне не хватало свободы, чтобы понять, каким намерениям той души отвечает это тончайшее движение, какого, собственно, послушания оно домогается от меня.
И я увидела тогда, что как только другая душа начинает влиять на нас с известной силой, этого совершенно обнаженного впечатления достаточно, чтоб нас наполнить и нас удивить. Нам больше ничего не нужно, чтобы удовлетворить нашу потребность в событиях. И в нас всегда живет словно жажда и ожидание этого важного события.
Но я также начинала понимать, что только любовь способна его продлить. Едва я ощутила влияние Сесиль и искушение принять это дурное удовольствие, как начала думать о Пьере Февре все сильнее и сильнее, утверждать все более и более страстно, что я его люблю. Словно обмен взглядами с Сесиль заменил обмен взглядами с Пьером; словно я попросила серо-зеленые глаза на мгновение занять место черных глаз, встретиться с которыми я не смела; словно я позволила им смущать меня и овладеть мной, хотя бы путем намека.
— Давно вы имели известия о вашей матушка, мадмуазель Люсьена?